«ПОЛОЖЕНИЕ ЦЕРКВИ в Советской России ПРОТ. МИХАИЛ ПОЛЬСКИЙ

 (Очерк бежавшего из России священника) РПЦЗ

«Меня на допросе в ЧК следователь спросил: «Ваши политические убеждения?» – «Я не имею права иметь их». Вслед за Патриархом я тоже очищался от политики, зная, что Церковь существовала при всякой власти и, невзирая на форму управления и отношения к ней власти, может и должна существовать. Поэтому я тогда полагал, что могу быть чист от всяких политических убеждений.
Но, конечно, такие взгляды мне нисколько не помогли. Следователю угод но было, чтобы я осудил Патриарха и Патриаршество как форму церковно го управления, а я высказался за Патриарха. «Значит, вы – монархист, коллегиальное управление вы не признаете».
На другом допросе следователь обвинил меня в пропаганде против Советской власти. Я стал отрицать за собой такое преступное деяние, но признавал, что всегда говорил в Церковной проповеди против безбожия. «Кого вы разумеете под безбожниками?» – «Безразлично. Всех: будет ли то рабочий или ученик школы». – «Конечно, и представителей власти?» – «Да, всех». В обвинительном заключении следователя, в чтении которого я расписался, мне была поставлена статья Закона, преследующая «возбуждение масс на религиозной почве против Советской власти». Кроме этой, была поставлена потом и еще одна статья.

Итак, я оказался всё-таки политическим виновным, несмотря на свое очищение от всякой политики.
Но я всё же настаивал на своем и рассуждал, что лучше страдать невин но, по ложному обвинению, с чистой совестью перед Богом, перед людьми, перед самим собою, страдать за религию, за Веру, за Бога, за Церковь, чем за дела политические. И действительно, всякое политичес кое чувство у меня было как-то атрофировано. Я не питал почему-то никакой ненависти к властям. Правда, в пору было только нести тяготу тюремного сидения. Над своими же собратьями-соузниками, искренне желавшими скорейшей гибели этой власти, я шутил, говоря им, что хотя за ними и нет никаких политических преступлений, но они страдают справедливо: власть «угадала» их настроения и мысли и посадила их за дело. «Надо очиститься. Привыкли жить с властью заодно. Попробуйте пожить без нее, как жили наши предки с татарами, или греки с турками, а то, еще хуже, как первые христиане с неронами и диоклетианами, за которых умели еще и молиться! А мы вот отстали от истинного христианс тва и не имеем совсем духа и жизни наших отцов». Так рассуждал я.

Я старался быть АПОЛИТИЧНЫМ. Я увлечен был первохристианским идеалом. Я считал, что мы твердо должны стоять только за Церковь и Веру, отказываясь от всякой политики (будто бы Баалшевики - это политика -прим.), и страдать от гонений власти только невинно, ибо обвинения в Контрреволюции, хотя и должны быть, но они должны быть всегда ложными, несправедливыми. Я считал обязательным для себя и для всех твердо всегда помнить, что враг имеет целью уничтожить Церковь, поэтому страдания за Церковь неизбежны, и всякие соглашения с властью есть попытка избежать страданий, есть измена Церкви, есть падение в сети большевицкого соблазна. Твердость, непримиримость, безкомпромиссная борьба за Церковь с врагами Ее – вот наше дело»
Т.е. будучи всецело аполитичным, христианин того времени, в силу вероисповедания, которое отвергает по сути все лже-религии в т.ч. атеизм, в глазах обезумевшей власти был все равно политическим преступником. И как не желали очиститься от политики христиане тех времен, в глазах той власти сделать этого было невозможно. Да и не удивительно, т.к. цель государства – всецелое уничтожение Церкви, был бы только повод!
Под словами «всякие соглашения с властью есть попытка избежать страданий, есть измена Церкви, есть падение в сети большевицкого соблазна» понимались не безразлично всякие соглашения с властью, а те из них, которые порочили Церковь и ее чад, как то: «чтобы … осудил Патриарха и Патриаршество как форму церковного управления», «осудить Зарубежную Церковную Контрреволюцию», «взять на себя обязанности сыска и доноса, политического обвинения на собратьев» и т.п..
Слово «всякие» употребляется по причине характера требований богоборческой власти того времени – именно всякое требование к Церкви со стороны власти было антихристианского содержания, где согласившийся с этим требованием человек свидетельствовал о себе как сожженный в совести своей лже-словесник. Ведь «надо было убивать людей не физически только, но и морально, прежде всего. Склонить на примирение и соглашение с собою, безбожниками, было лучшим средством у власти, чтобы уронить в глазах народа, дискредитировать известного героя и мученика, человека, сидевшего в тюрьме, ничего не уступавшего и авторитетного в глазах народа» .
Христиане опытно познавали суть той власти, развеивая иллюзорные надежды по поводу всякого мира с нею:
«Власть преследовала через Церковь свои политические цели и, требуя от нас отречения от одной политики, ЗАСТАВЛЯЛА служить другой.
Из опыта обновленцев было очевидно, что компромиссы были напрасны, безполезны, гибельны. Единственно, за что обновленцы, может быть, заслуживают некоторого снисхождения, так это за то, что они вначале искренно хотели достигнуть свободы Церкви в Советских условиях. Они «СПАСАЛИ Церковь», которую, по их мнению, Патриарх Тихон своим разрывом с властью завел в тупик, поставил в безвыходное положение. Так страдать Церкви дальше, как Она страдала до мая 1922 года, когда возникло обновленчество, по их мнению, нельзя было. Они, великие и умные люди, как они тогда о себе думали, пошли на мир, на соглашение с властью.
Но им пришлось открыто заявить, что, отрекаясь от политики, они долж- ны будут бороться с Контрреволюцией в Церкви и взять на себя обязанно сти сыска и доноса, политического обвинения на собратьев. Такою дорогою ценою предательства и продажи своих братьев, принесением в жертву ... самого Патриарха, они принуждены были покупать право существования Церкви. Не было таких слов лжи и обмана, которых бы они не сказали своим и чужим в угоду власти. Но всё оказалось напрасным. Страдать Церковь не перестала, из тупика Она не вышла.