БАРОН ВИНЕКЕН АЛЕКСАНДР ГЕОРГИЕВИЧ Памяти Генерального штаба генерал-майора барона Александра Георгиевича Винекена.

«Не бойся ничего, что тебе надобно будет претерпеть… Будь верен до смерти, и дам тебе венец жизни» (Откр. 2:10)

Барон Александр Георгиевич Винекен родился 20 марта 1868 в дворянской лютеранской семье. Он имел университетское образование, частью полученное в Германии (Лейпциге), но его потянуло на военную службу. Окончив Санкт-Петербургский университет, он в 1883 году выдержал офицерский экзамен при Николаевском кавалерийском училище. Генерал Геруа вспоминает: «Винекен, отбыв положенный год воинской повинности в лейб-гвардии Гусарском Его Величества полку, держал экзамены и был произведён в офицеры (корнет) в тот же полк. Для службы в нём требовались немалые средства; Винекен располагал хорошим состоянием сам; женился впоследствии на О.Н. Логиновой, богатой пензенской помещице. Материальная независимость эта могла исключить ту или другую служебную лямку, но Винекен любил труд и обладал полезным запасом честолюбия. Пошёл в академию, по окончанию которой сделал заметную карьеру». В 1900 году он окончил Николаевскую Академию Генерального штаба по 1-му разряду и получил чин капитана генштаба. В 1901—1902 гг. отбывал цензовое командование эскадроном в лейб-гвардии Гусарском Его Величества полку. Участвовал в русско-японской войне. Из книги воспоминаний Б. Геруа: «Меня взял к себе помощником начальник разведывательного отделения подполковник барон А.Г. Винекен. Дело было живое, интересное, а мой начальник — симпатичный, бодрый, жизнерадостный и работящий человек, с которым у меня сразу установились отличные отношения… В Винекене были приятны его безукоризненное воспитание, манеры выдержка и скромность. Он конечно, совершенно не подходил под тот чванный тип офицера Генерального штаба, который так не любили в строю. Он свободно владел немецким, французским и английским языками; даже, пожалуй, свободнее, чем русским…»

В августе 1913 года в чине полковника он был назначен военным агентом в Австро-Венгрию. Именно Винекен сообщил в Россию об убийстве эрцгерцога Фердинанда, а позднее — о начале мобилизации в Австро-Венгрии.

С началом Великой войны вернулся в действующую армию: командовал лейб-гвардии Гродненским гусарским полком. За отличие был произведён в чин генерал-майора (1915) «и по сдаче полка был зачислен в его списки».

Служил начальником штаба Свободной кавалерийской дивизии, затем Гвардейского кавалерийского корпуса, был награждён золотым Георгиевским оружием в январе 1917 года.

А ровно через месяц произошло то страшное событие, которое полностью перевернуло судьбу этого доблестного и честного офицера-монархиста. Оно же как лакмусовая бумажка отделила «овец от козлищ». Среди высшего генералитета верными Государю Императору Николаю II остались лишь единицы, но имена всех их незримо вписаны в «Вечную книгу памяти» преданности, чести, верности и долга. Среди этих немногих оказался и барон Винекен.

Дело было так. «Братьями зла» (по меткому выражению Царского Друга Г. Е. Распутина) многое было учтено. В 1917 году, писал, например, монархист Н.Д. Тальберг, «не могла создаться Вандея: Вандея во время опаснейшей войны была бы явной изменой России. Отречение Государя Императора и Великого князя Михаила Александровича и признание Временного правительства многими великими князьями лишало монархистов даже формального права начинать в то время гражданскую войну ради восстановления монархии».

Всё, как известно, произошло по заранее разработанному сценарию. Сбоев практически не было, пишет в книге «Граф Келлер» С. Фомин, — не считая двух телеграмм.

Против отречения открыто выказались командир 3-го кавалерийского корпуса граф Фёдор Артурович Келлер и командир Отдельного Гвардейского кавалерийского корпуса генерал-адъютант Хан Гуссейн Нахичеванский.

К сожалению, до Государя эти верноподданнические телеграммы так и не дошли.

Одна из них давно и хорошо известна: «Главкосеву. До нас дошли сведения о крупных событиях; прошу вас не отказать повергнуть к стопам Его Величества безграничную преданность Гвардейской Кавалерии и готовность умереть за своего обожаемого Монарха. Генерал-адъютант хан Нахичеванский. № 2370».

«Мне в точности известно, — писал генерал Н. А. Епанчин, — что эту телеграмму отправил Государю не Хан Нахичеванский, а начальник его штаба полковник А.Г. Винекен, за отсутствием Хана; по закону, начальник штаба имел право, в случаях, не терпящих отлагательства, принимать именем своего начальника решения, а затем докладывать о них. Винекен, за отсутствием Хана Нахичеванского, решил немедленно послать приведённую выше депешу, но когда Винекен доложил эту депешу Хану, то последний настолько её не одобрил, что Винекен, после доклада её, ушёл в свою комнату и застрелился».

Были версии, что генерал скончался 29 марта в результате криза, что, наконец, он пал жертвой преследования солдат. Однако факт самоубийства А.Г. Винекена подтверждает его давний друг. Он же приводит и текст предсмертной записки офицера: «<Я поступаю так потому что чувствую себя больше не в силах работать с пользою во время, когда это особенно нужно».

«На отпевание, — вспоминал очевидец, — съехались депутации от полков корпуса, многие офицеры — с красными бантами на груди!»

Немного иначе описывает смерть барона его другой сослуживец полковник (на момент описываемых события — ротмистр) лейб-гвардии Кирасирского Её Императорского Величества полка Георгий Адамович Гоштовт:

«В частях Гвардейского кавалерийского корпуса на 11 марта была назначена присяга Временному правительству, которого никто не знал и которому никто не верил. Низко нависло хмурое серое небо, временами кропя собиравшихся кирасир холодными мелкими брызгами. На большом лугу, еле вытаскивая ноги из хлюпающей, засасывающей глинистой жижи, мрачно собирались эскадроны и команды.

Тот ритуал присяги, к которому, ежегодно, в течение двухсот двадцати пяти лет, готовилось каждое новое поколение российских воинов, — новое звено, прикрепляемое к непрерывно тянущейся цепи, — ритуал, при котором говорили необыденными торжественными словами — теперь заменён был никого не волнующим отбыванием номера, при котором произносили обыденными — тем же, что и на базаре, — языком обещания, пересыпанные опошленными уже на митингах словами, вроде гражданин, воля народа и другими!..

Многие кирасиры, из предусмотрительных крестьян, присяжных листов не подписали.

В этот день присягали и чины штаба корпуса. Давно уже построились на дворе команды. Начальник штаба всё не выходил. Когда пошли вторично ему доложить, что всё готово, чтобы начать присягу, — генерала барона Винекена нашли уже мёртвым, склонившимся над письменным столом. В его руке ещё дымился приставленный к виску револьвер…".

Б. Геруа вспоминает: «Велико было удивление моё и всех других, знавших жизнерадостность Винекена, когда почти одновременно мы услышали, что он застрелился».
Он, несмотря на своё жизнелюбие, не мог поступить иначе; ему просто не позволили это сделать строгое консервативное христианское воспитание, его Вера и Крестное целование. Он ко всему, особенно в вопросах Веры привык относиться прямо, честно и последовательно.
Генерал Геруа заканчивает: «Помолились, возложили венки, простились с покойником и на руках отнесли гроб к могиле под звуки печальной молитвы „Коль славен“, которую играли кавалерийские трубачи. Могила была вырыта тут же в усадьбе помещичьего дома, в дальнем углу большого сада… Мне оставалось написать о том, как мы похоронили Александра Георгиевича, его вдове Ольге Николаевне. Я, в качестве дальнего родственника, оказался единственным представителем семьи на этих похоронах и с этой мыслью бросил последнюю горсть земли на гроб друга».

Да, христианская церковь не одобряет самоубийство, но, видимо, в тот момент это был единственный выбор и как показали дальнейшие события всеобщего хаоса, он был не самым плохим для офицера русской императорской армии.
Исполнить свой долг до конца всегда не лёгко. Генерал барон Винекен исполнил его по-своему, как ему подсказала его совесть, но он остался верен Царю, которому давал клятву! Вечная память!

 

=======================================================

Текст предсмертной записки офицера: «Я поступаю так потому, что чувствую себя больше не в силах работать с пользою во время, когда это особенно нужно»...
«На отпевание, – вспоминал очевидец, – съехались депутации от полков корпуса, многие офицеры – с красными бантами на груди!»