Иеросхимонах Антоний (Булатович)
5 июня 1913 года
(С.-Петербург: "Дым Отечества", 1913).
Многие лица обращаются ко мне с просьбой разъяснить их недоумение по поводу той правой путаницы, которая произошла на Афоне и закончилась беспримерным в истории по своему бесправию изгнанием афонских иноков. Не имея возможности подробно отвечать каждому в отдельности, я обращаюсь с просьбою дать мне место сим объяснительным строкам.
Действительно, афонская трагедия есть позорнейшее для России проявление самого грубого посягательства и презрения самых основных международных и личных прав.
Афон искони представлял из себя исключительно монашескую и совершенно автономною территорию, автономию которой одинаково чтили и повелители страны – турки, и духовную власть – патриархи. Патриарх не осмеливался вмешиваться в самоуправление афонских монастырей, не смел учредить архиепископства или митрополии на Афоне, довольствовался лишь номинальною властью архиепископа Святой Горы, звание которого носил, всем же на Афоне правили представители 20-ти афонских монастырей, так называемый "Кинот", а турки не только не нарушали освященных древностью обычных прав, не строили мечетей, не нарушали ни одной – из древних привилегий Афона, на даже предоставляли самим афонцам выбирать желательное для них лицо в каймакамы, т. е. Губернатора. Каймакам, с согласия Кинота, назначенный Турецким Правительством, считался до некоторой степени зависящим от Кинота и от Кинота получал жалованье, также и в полицейском отношении имел право действовать лишь по приглашению Кинота. Автономией пользовались и русские обители на Афоне. Пантелеймоновский монастырь был полноправным монастырем один из 20-ти монастырей Афона, на которые разделена территория Афона и имел своего представителя в Киноте. Андреевский же скит был зависимым от греческого Ватопедскаго монастыря. Подчиняясь Ватопедскому монастырю, Андреевский скит имел утвержденный сим господствующим монастырем устав, так называемый "Кивонизм", определявший права их самоуправления и, между прочим, право по ст. 4-й сменять игуменов в случае недовольства ими братией и сие лишь простым большинством голосов. Когда хульные выходки некоторых интеллигентных афонских иноков против Имени Господа Иисуса вызвали религиозное волнение в Пантелеймоновском монастыре и когда сторону их хулителей взял архиепископ Антоний волынский в своем журнале "Русский Инок" и к хулениям сих обезверившихся интеллигентов присовокупил и свои хулы, как, например, что вера во Имя Иисуса как в Самого Бога на руку только хлыстам, которые назовут, например, какого-нибудь мужика "Иисусом", а бабу – "Богородицею" и будут сваливаться между собою (см. № 15 за 1912 г.), тогда началось сильное волнение возмущенных до глубины души ревнителей Православия. Но, увы, начальствующие лица почти все стали на сторону того прочили, чуть ли не в российские патриархи. Так и в Андреевском скиту игумен Иероним стал хулить Имя Иисусово и не только хулить, но и пропагандировать эти хулы среди братии.
Услыхав хулы на Имя Господа Иисуса из уст своего игумена, братия возмутилась против него и потребовала, чтобы он оставил игуменство. Игумен Иероним, который был persona grata и в посольстве Константинопольском, и в Синоде, благодаря благоволению к себе архиепископа Антония, и был представлен и получил накануне своего изгнания Анну 2-й степени, несмотря на свою молодость, и всего трехлетнее управление скитом, не подчинился воле братии, но стал отстаивать свои права, опираясь на Русское Правительство. Когда братия потребовала его смены, он немедленно послал жалобу в посольство о бунте против него в скиту и просил поддержки. Но какая может быть речь о бунте там, где игумен никем не назначен, но избран самой братией? Однако, посол Гирс столь горячо взял сторону Иеронима в сем безразличном для Российского правительства деле, что прислал особенного уполномоченного на Афон – вице-консула Щербину, который потребовал, от лица Императорского правительства, чтобы братия возвратила власть изгнанному игумену Иерониму и покорилась ему. От лица Императорского правительства, Щербина заявил 22 января братии Андреевского скита, что правительство не признает нового игумена архимандрита Давида и смотрит на имяславцев как на бунтовщиков. Но как могло Императорское правительство имеет нужду кого-либо признавать или не признавать в совершенно неподведомственном ему общежитии, на чужой территории, которое имело свою законную власть – Ватопедский монастырь и руководилось своими, законной властью данными, уставами.
Доселе никогда избранный игумен не бывал, утверждаем ни Константинопольским послом, ни Святейшим Всероссийским Синодом и даже афонские игумены в России не признавались даже ни монахами, ни архимандритами и продолжали принадлежать к своему первобытному сословию. Конечно, братия Андреевского скита не могла принять такое требование Константинопольского посла, представлявшее собою посягательство на исконные, освященные обычаем и господствующею духовною властью права и отказалась их исполнить. Тогда Щербина, от лица Императорского правительства, заявил, что с нами поступят, как с бунтовщиками, и от себя еще присовокупил: "в таком случае мы вас предадим на растерзание грекам". Но все же, на место смененного игумена Иеронима, был выбран в игумены архимандрит Давид, маститый и престарелый подвижник, много лет подвизавшейся в затворе. Сия смена Иеронима была совершенно законную, ибо братия, согласно канонизму, избрала Давида большинством 302 голосов против 70 голосов и поэтому сия смена и новое избрание, которое потребовало санкции господствующего Ватопедского монастыря, и было утверждено бумагой сего Ватопедского монастыря за №15 от 15 января 1913 г. 19 января, как о том гласила сия бумага, представители Ватопедского монастыря должны были прибыть в скит для совершения обряда поставления нового игумена в игуменскую форму. Но Щербина обещавший нам за наше непокорство "предать нас на растерзание грекам", исполнил свое обещание. Видя усиленную поддержку, оказываемую Иерониму со стороны представителя Императорского правительства, греческие власти, имеющие причину особенно благоволить Иерониму, отреклись от своего недавнего признания и, под влиянием воздействия Императорского уполномоченного, стали принимать против имяславцев меры, как против бунтовщиков, что, конечно, для греков было весьма желательным, ибо, издавна враждуя против Русских, им теперь предоставлялась возможность, прикрываясь самими русским властями, избавиться от массы столь ненавистных россиян. Но достаточно повода к придирке у греков все-таки еще не было, ибо изгнание и смена игуменов есть явление на Афоне довольно обычное, ввиду той полнейшей автономии, коей пользуются монастыри. Но и здесь навстречу грекам пошел вице-консул Щербина.
Этот искомый греками предлог к придирке против братии Андреевского скита дал к придирке против братии Андреевского скита дал никто другой, как Императорский уполномоченный Щербина. Он сообщил грекам, будто среди братии Андреевского скита – ересь, в доказательство чего он сообщил афонскому Киноту копию с донесения Андреевской братии Константинопольскому послу, в котором братия описывала догматические причины смены Иеронима. Этих догматических причин русские иноки не находили нужным сообщать грекам, ибо, во-первых, по незнанию богословского греческого языка, они затруднялись и даже опасались сие сделать, а во-вторых, так как спор был между русскими, то они не хотели выносить его из русской среды и сообщили о нем в Синод и оттуда ожидали его выяснения. Но Щербина, от лица Императорского правительства, действуя и следуя, вероятно, согласно полученных из Константинополя инструкций, сам возбудил греческую афонскую духовную власть против братии Андреевского скита, побуждая действовать, как против еретиков, в результате чего последовало следующее постановление Кинота от 30 января, коим объявлялось, что находящиеся в Андреевском скиту русские иноки "отлучаются от Церкви впредь до суда Церкви за неправое мудрствование о Втором Лице Святой Троицы". Это небывалое суждение без суда и следствия с наложением высшей меры наказания отлучения от Церкви впредь до суда произошло с апробации Российского Императорского уполномоченного, который по долгу своему должен был бы, напротив защитить Русских от туземцев, а не натравливать туземцев против Русских. До какой степени вопиющим по несправедливости было такое решение Кинота, видно из той причины, которою Кинот выставил, а именно: "Неправое мудрование о Втором Лице Святой Троицы". Из этих слов ясно усматривается, что греки даже сами не знали ясно усматривается, что греки даже сами не знали в чем надо судить Русских, ибо никакого препирательства о Втором Лице Святой Троицы не было, а был лишь спор о достоинстве и силе вообще всех Имен Святых... Спрашивается: законны ли суть такие поступки Константинопольского посольства и его уполномоченного г-на Щербины?
Став на ту точку зрения, что братия Андреевского скита, сменившая своего игумена и не соизволившая подчиниться требованию посла Гирса возвратить ему власть, суть – "бунтовщики", посол Гирс счел себя вправе применить к Андреевскому скиту целый ряд репрессия. Но прежде чем говорить о сих репрессиях спросим: знал ли Гирс, что причины смены Иеронима суть духовные, требуя, во что бы то ни стало подчинения братии снова Иерониму, разве он не знал, что здесь дело идет уже не о простом неудовольствии, но о духовной совести? Иероним показал себя братии хулителем Имени Господа Иисуса, как же мог дерзать Гирс требовать от братии, чтобы она, вопреки своей духовной совести, вверила бы духовную власть над собою лицу, которого поступки доказали его духовное разномыслие? Разве это требование Гирса не было посягательством на духовную свободу личности? На Афоне существует закон о недопустимости инославных исповеданий, но для русского чиновника вменяется в обязанность почитать равно духовные убеждения каждого, если они не преследуются законом, и, следователь но, какая могла гнать и преследовать имяславцев греков, даже, если допустить, что имяславцы заблуждаются.
Посол Гирс наложил на братию Андреевского скита следующую, небывалую репрессивную меру: лишил всех Русских Андреевского скита права пользования Российским почтовым отделением на Афоне. Почтовые отделения на востоке подчинены Греческому послу в Константинополе и Гирс отдал приказ, чтобы из Почтового Отделения на Дафне не выдавалось бы в Андреевский скит никому, из там находящих ся братии, ни денежных, ни заказных, ни простых писем, а также, чтобы не принималось от них никакая корреспонденция. Спрашивается, имел ли право Гирс налагать такую небывалую репрессию, которая представляет из себя посягательство на самые основные гражданские права свободы почтовых сношений, и лишать их, русских, за границей. И даже, в сущности, не русских подданных, а турецких. Эта почтовая блокада продолжалась пять месяцев до самого изгнания русских иноков с Афона. Не удовольствовшись сей почтовой блокадой, Гирс отдал приказание и пароходной конторе не выдавать и не принимать от Андреевского скита никаких грузов и таким образом пресек подвоз в скит всякого продовольствия из России, и все это за несогласие возвратить на игуменство Иеронима? – Спрашивается, было ли не настолько серьезное основание для России так интересоваться личностью крестьянина Владимирской губернии Иеронима и так не жалеет крестьянина Симбирской губернии Давида, чтобы Императорский посол Гирс счел нужным прибегнуть к таким крайним мерам? Пять месяцев продолжа- лась сия продовольственная и денежная блокада и принесла скиту десятитысячные убытки, ибо товары гнили на пристани и их не выдавали в скит и братия втридорога приобретала продукты на Афоне. Спрашивается, не есть ли это ничем не оправдываемое посягательство на имущество русских за границей со стороны посла?
Натравливание греков против братии Андреевского скита происходило не только на Афоне, но и в Константинополе, и там производилось воздействие на патриарха, понуждающее его употребить самые строгие меры против Андреевского Скита. Несправедливое осуждение афонского Кинота было подтверждено патриархом и он вызвал на суд архимандрита Давида и меня. Я в это время был уже в Петербурге и успел исходатайствовать, чтобы Российское Правительство нас обеспечило на предстоящем суде: во-первых, хорошим переводчиком, а во-вторых, присутствием в Константинополь для присутствия на сем важном церковном суде, как от Министерства Иностранных дел (предполагался И. Мансуров), так и от Синода. Такое присутствие на суде русских афонских иноков было прекрасной гарантией справедливости для нас. Сие решение Правительства, конечно, было сообщено Гирсу, однако, он поспешил расстроить сие благое дело тем, что, когда архимандрит Давид прибыл в Константинополь 2-го апреля, то Гирс не только не заявил патриарху о необходимости на неделю, хотя бы, отложить суд над ними до приезда моего из Петербурга совместно с особо уполномоченными лицами, но, наоборот, воздействовал на патриарха в смысле самого скорейшего и решительного осуждения архимандрита Давида.
Немедленно же, по приезде архимандрита Давида. Посол Гирс отдал приказание арестовать его, и только ходатайство и поручительство самого патриарха за престарелого подвижника избавило его от заключения при посольстве. 5-го апреля уже состоялся скорый и неправый суд над незнающими по греческим и малограмотным вообще Давидом: что мог он ответить на обвинение его в "пантеизме", когда он даже не знал, что такое есть пантеизм? Грозные нападки греческих синодалов так напугали Давида, что он стал валяться в ногах у патриарха, прося простить пощадить его ради седин его, сам не зная, в чем он его обвиняют и в чем он виноват. Тогда посол потребовал расписку в том, что он отрекается от игуменства и покориться Иерониму. Спрашивается, правильны ли были сии действия посла Гирса, расстроившего те благие предначинания, которые были уже решены в Министерстве Иностранных Дел и Синоде? Блокировать Андреевский скит и прекратив в него всякий подвоз и всякую корреспонденцию, посол Гирс деятельно преследовал тех лиц, кои посылались из Андреевского скита в Россию и соседние порты для закупки продуктов. Андреевскому скиту предоставлено право посылать ежегодно двух закупщиков хлеба в Россию. Таковым был послан монах Фортунат, с процентными бумагами на 20 тыс. Рублей, но по приказанию посла его в Одессе арестовали, деньги отобрали, а самого вернули в Константинополь и взяли подписку, что он покоряется Иерониму, и с тем отпустили на Афон. Другого закупщика, монаха Гервасия, тоже арестовали и также заставили дать подписку. Одного арестовали в Смирне и продержали в тюрьме 4-ро суток и доставили в Константинополь. Спрашивается, что противозаконного усмотрел Гирс в поездке за покупкою товаров для продовольствия в Россию и Смирну, что счел себя вправе производить аресты, и конфискацию денег? Где же эти деньги сейчас? Не есть ли это посягательство на имущественные права поданных за границей и превышение власти?
Желая умиротворить русское население Афона, Центральное Императорское Правительство измыслило послать умиротворителя и избрало на сие епископа Никона. Цель командировки была именно та, дабы привести к соглашению братию и тем избавить русских от возможных преследований со стороны греков на почве вероисповедной. Но кто же извратил сие благое намерение Правительства и эту экспедицию из мирной превратил в карательную? – Никто иной, как епископ Никон, совместно с послом Гирсом, под ближайшим воздействием архиепископа Антония.
Архиепископ Антоний еще в январе писал с Афона, угрожая андреевской братии "тремя ротами солдат", которых достаточно для их усмирения. Гирс еще в январе месяце угрожал присылкой канонерки и насильным изгнанием "бунтовщиков" андреевцев. Но Министерство Иностранных Дел, осведомившись с истинным положением вещей, после возвращения с Афона И. Мансурова, помешала Гирсу осуществить свои угрозы и рекомендовало ему не прибегать к сим крайним мерам, которые рекомендовал архиепископ Антоний. Но вот приехал епископ Никон и возбудил своими словами и действиями крайнее негодование афонских монахов, увидевших в нем не беспристрастного миротворца, а крайне странного имяборца и единомышленного с хулителем Имени Божия архиепископом Антонием. Это справедливое негодование, вызванное лично против себя самим Никоном, последний истолковал, как оскорбление чести Синода, бунт против Императорского Правительства
Оставить комментарий