С. Фоминъ — "Тайны Царской крови: кровь и млеко" Часть I

  

"Пріоткрывъ завѣсу въ не​вѣдомое​, разсказалъ мнѣ это, уже будучи въ эмиграціи, русскій офицеръ, воспитывавшійся какое-то время вмѣстѣ съ Царскими Дѣтьми, въ числѣ которыхъ былъ будущій Императоръ Николай II.

А вотъ и самъ разсказъ: большую радость и удовольствіе доставлялъ намъ пріѣздъ во Дворецъ четырехъ нянекъ-кормилицъ, пестовавшихъ и ​Самого​ Отца [Императора Александра III], и Его Дѣтей [Императора Николая II и Его Братьевъ]. Я теперь отдаю себѣ отчетъ, что при ​невѣроятной​ СМѢСИ КРОВЕЙ въ Царской Семьѣ ​этѣ​ мамки были, такъ сказать, ДРАГОЦѢННЫМЪ РЕЗЕРВУАРОМЪ русской крови, которая ВЪ ВИДѢ МОЛОКА вливалась въ жилы Романовскаго Дома, и безъ которой сидѣть на Русскомъ Престолѣ было бы очень трудно. ​Всѣ​ ​Романовы​, у которыхъ были ​РУССКІЕ​ МАМКИ, говорили по-русски съ налетомъ простонароднымъ. Такъ говорилъ и ​Александръ Третій. Если Онъ не слѣдилъ за Собой, то въ Его интонаціяхъ, какъ я понялъ впослѣдствіи, было что-то отъ варламовской раскатистости. И я самъ не разъ слышалъ Его: «​чивой​-то».

Выбирались мамки-кормилицы изъ истовыхъ крестьянскихъ семей, и по окончаніи своей миссіи отправлялись обратно въ свои деревни, но имѣли право пріѣзда во Дворецъ, во-первыхъ, въ «день Ангела» своего Питомца, а, во-вторыхъ, къ празднику Пасхи и на елку, въ день Рождества...

Во Дворцѣ хранились для нихъ ​парчевые​ сарафаны и ​нарядные​ ​кокошни​ки​, и было въ этомъ что-то отъ русскихъ оперъ, отъ «Снѣгурочки». Сначала ихъ вели къ родителямъ, а потомъ къ намъ, дѣтямъ. И тутъ начинались восклицанія, поцѣлуи, слезы, критика: «Какъ Ты выросъ, а ​носище​-то, ногти плохо чистишь» и т. д.

Александръ Третій твердо зналъ, что Его мамка любитъ ​мамуровую​ пастилу, и спеціально заказывалъ ​её​ на фабрикѣ Блигкена и Родинсона. На Рождествѣ мамки обязаны были разыскивать свои подарки. И такъ какъ мамка Александра была старенькая и ​дряхленькая​, то подъ дерево лѣзъ самъ Александръ съ сигарой и разъ чуть не устроилъ пожара.

Эта нянька всегда старалась говорить на «вы», но скоро съѣзжала на «ты». У ​нея​ съ Нимъ были свои «секреты», и для нихъ ​они​ усаживались на красный диванъ, разговаривали ​шопотомъ​ и иногда явно переругивались. ​Подслушиватели​ увѣряли, что она Его упрекала за усердіе къ вину, а Онъ парировалъ: «Не твое дѣло». А она спрашивала: «А чье же?» Въ концѣ концовъ, старуха, сжавъ губы, рѣшительно и властно вставала, уходила въ дальніе комнаты и возвращалась оттуда со стаканомъ воды въ рукахъ. На днѣ стакана лежалъ уголекъ. Александръ начиналъ махать руками и кричать лакею:

— Скорѣй давай мохнатое ​полотенце​, а то она мнѣ новый сюртукъ испортитъ.

— Новый сошьешь, - сердито отвѣчала мамка и, набравъ въ ротъ воды, брызгала Царю въ лицо и, пробормотавъ какую-то таинственную молитву, говорила:

— Теперь тебя ничто не возьметъ: ни пуля, ни кинжалъ, ни злой глазъ.

А въ другой разъ, ​перецѣлованъ​ его лицо, руки, плечи, обнявъ Его по-матерински за шею, она вдругъ залилась горючими слезами.

— Что съ тобой, ​мамонька​? - встревожился Александръ, - ​чивой​-то ты? Кто-нибудь тебя обидѣлъ? ...

Старуха отрицательно покачала головой.

— Въ чёмъ же дѣло?

— Вспомнила, родненькій, вспомнила. Одну глупость вспомнила.

— Да что вспомнила-то? - озабоченно спрашивалъ Александръ.

— Ужъ и силенъ же Ты былъ, Батюшка, охъ и силенъ!

— Да что я дрался что-ль съ тобой?

— И дрался, что грѣха таить. А самое главное - кусался. И ​зубенковъ​ еще не было, а такъ, ​деснушками​, какъ ахнешь бывало за сосокъ, ажъ въ глаза ночь набѣжитъ. Александръ ахнулъ отъ смѣха и расцѣловалъ свою старуху, гордую и счастливую.

— За то ужъ и выкормила, ужъ и выходила, ​богатырекъ​ ты мой любимый, болѣзный...

Эта мамка пользовалась во Дворцѣ всеобщимъ уваженіемъ и не было ничего такого, чего не сдѣлалъ бы для ​нее​ Александръ III. 

Говорили, что въ ​Ливадіи​, на смертномъ одрѣ, вспомнилъ онъ о ней и сказалъ:

– Эхъ, если бы жива была старая! Вспрыснула бы съ уголька и всё, какъ рукой бы сняло. А то, профессора, аптека...

...Всѣхъ этихъ нянекъ поставляла ко Двору деревня около ​Ропши​. Каждой кормилицѣ полагалось: постройка избы въ деревнѣ, отличное жалованіе и единовременное пособіе по окончаніи службы. Работа была обременительная, и за всё время пребыванія во Дворцѣ мамка не имѣла права ни ѣздить домой, ни выходить въ городъ.

Традиціи ​этѣ​ восходили къ сѣдой древности, однако документальныхъ свидѣтельствъ осталось очень мало. О положеніи дѣлъ въ Царствованіе Государя Алексѣя Михайловича разсказалъ въ своей извѣстной книгѣ Г. К. Котошихинъ: «А на воспитаніе (кормленіе. - С.ф.) Царевича или Царевны выбираютъ всякихъ чиновъ изъ женъ, - жену добрую и чистую, и млекомъ сладостну, и здорову...». 

 

Прим.: Всѣ королевскія и Царскія іи Европы находились въ теснѣйшемъ кровномъ родствѣ между собой. Не было ни одного Короля, наслѣднаго принца или Императора въ Европѣ, который бы не имѣлъ въ себѣ десятка кровей различныхъ народовъ... Но это отнюдь не означаетъ что королевскія династіи пресѣклись. Но вѣнценосцы опредѣляются главнымъ образомъ не столько кровью нѣмецкой или британской, сколько воспитаніемъ, духомъ, культурой, силой патріотическихъ чувствъ къ своему народу и разумѣется языкомъ. Въ этомъ смыслѣ наши послѣдніе Цари, начиная съ Павла I были глубоко русскими по духу въ силу ихъ вѣры и Церковной принадлежности и находились въ тѣснѣйшей связи съ простымъ народомъ.