В. Солоухинъ о Второй Міровой войнѣ. Послѣдняя ступень.

  

"Заговорили в какой-то связи о Зое Космодемьянской. О том, как поймали ее немцы. И как повесили на глазах у потрясенных и сочувствующих крестьян.

— Ваше поколение, Владимир Алексеевич, конечно, могло и не знать, но Зою Космодемьянскую поймали не немцы.

— Как же не немцы? А кто?

— Наши мужички колхознички.

— Не понимаю.

— Ты знаешь, что она делала в Петрищеве, какое у нее было задание?

— Ну, там... Конюшни немецкие какие-то поджигала.

— Вздор. Она поджигала обыкновенные крестьянские избы.

— Но это абсурд! Зачем?

— Для нарушения спокойствия в тылу у немцев, для создания безпорядка, недовольства и отчасти как наказание крестьянам за то, что мирно живут при немцах. А что же им было делать, если село захвачено? И вот представь себе: зима, мороз, а твою избу поджигает какая-то девчонка. Что ты с ней будешь делать? Мужики поймали поджигательницу и передали немцам. Немцы ее на глазах у всего села повесили. Разве ты не помнишь проскальзывающий мотив в этой истории: как Зоя лежит на лавке и просит пить, а старуха ей не дает. И тогда Зоя грозит старухе: "Погодите, придет Сталин, он вам покажет..."

— Что-то такое было, но ведь я специально не изучал.

— Так и было.

— Выходит, крестьяне были настроены к немцам лучше, чем к Зое?

— Естественно. Немцы освободили их от колхозов, от большевиков, от советской власти, от дикого многолетнего произвола и насилия.

— И за это творили буквальное насилие над русскими девушками и женщинами?

— Не понимаю.

— Как же? Даже песня была: "Над чистой и гордой любовью моей немецкие псы надругались".

— За всю войну, Владимир Алексеевич, — вновь становясь серьезным и с откуда-то появившимся металлом в голосе отчеканил Кирилл, — немцами не было произведено ни одного насилия над женщинами, ни одного факта на всех наших фронтах.

— Не может быть, чепуха!

— Действовал строжайший приказ Гитлера: за насилие смерть на месте, расстрел. Ты сам понимаешь, что означал для немцев приказ Гитлера и как он исполнялся. Кроме того — зачем? Для офицеров у них были публичные дома, а солдатам делали время от времени специальные уколы.

— А как же — столько писали... Немцы — насильники...

— Надо было писать, чтобы разжечь ненависть. Возьми газеты того времени, посмотри, что писалось, например, о взятии немцами Ялты. Ворвались, начали хватать людей, стрельба, крики, повальные аресты. А Вергасов (уж он ли не крымский партизан!) однажды, когда разговорились искренне, в минуту, когда несмотря ни на что понимается сладость правды, мне вдруг сказал:

— Знаешь, как была взята Ялта на самом деле? Около большого платана остановились три немецких танка. Из них выскочили танкисты и побежали к воде купаться. На заборах вскоре появились объявления, что вечером в городском саду под военный оркестр будут танцы. Все.

Но, конечно, если бы во время танцев какой-нибудь смертник вроде Зои Космодемьянской бросил бы в оркестр гранату, наверное, немцы начали бы репрессии, обыски, облавы.

В нормальной же обстановке они вылавливали только людей двух категорий: евреев и коммунистов, то есть пытались освободить народ от тех, кто, как мы понимаем теперь, держит его вот уж столько лет под чудовищным гнетом. Помнишь, как там стишки у Павла Когана:

Жиды и коммунисты, шаг вперед!

Я выхожу. В меня стреляйте дважды.

Слово "стреляйте" Кирилл произнес с таким неподражаемым еврейским грассированием, что нельзя было не улыбнуться, несмотря на столь патетический момент.

— Ну вот. А ненависть против немцев надо было разжигать. Когда немцы заняли Киев, мы взорвали заранее заминированный древний величественный Успенский собор в Киево-Печерской лавре, дабы свалить этот взрыв на немцев и разжечь ненависть к ним у верующего населения. Нам-то Собор разве жалко? Всего ведь за семь лет перед этим в Киеве взорвали златоверхий Михайловский монастырь четырнадцатого века с византийскими мозаиками и тысячи других Соборов во всех городах России. Что нам собор?!

Напротив, куда приходили немцы, всюду тотчас открывались Церкви, если, конечно, уцелели церковные здания.

— Да как же? Я был в Киеве, был в Лавре. Экскурсовод объясняла людям, что собор взорвали именно немцы.

— Неужели она будет говорить теперь, что собор взорван нами самими? А схему узнаете? Это те же поджоги Зои Космодемьянской. Создать беспорядок в тылу, недовольство и возмущение. Так это еще что! Могу познакомить тебя с человеком, который точно знает следующие факты. Отряды Берия, переодетые в немецкую форму, высаживались десантом в горных аулах Северного Кавказа и начисто вырезали всех горцев, насиловали женщин, отрезали им груди, распарывали животы, всячески зверствовали. Таков был приказ. Чтобы возбудить ненависть горцев к немцам. К тем, кто шел освобождать их от прекрасной Советской власти. Между прочим... Нет прямых указаний, потому что не осталось свидетелей, кроме одного запуганного, чудом спасшегося старика, да и тот, наверное, теперь уж умер. Но подозреваю, что и Хатынь сожжена тоже отрядами Берия. Уж очень похожий почерк. Никто ведь не видел, как жгли Хатынь. Не осталось свидетелей. Надо же так чисто сработать! И какой дальний получился прицел: до сих пор Хатынь вопиет, разжигает, возмущает и агитирует...

— А если бы немцы завоевали нашу страну, что бы они с ней сделали?

— Они бы, вероятно, восстановили Династию. Посадили бы на трон наследника, который живет сейчас в Испании, потомка Дома Романовых. Конечно, он был бы зависим от Берлина в какой-то степени. Может быть, на первых порах и в большой степени. Ну, как теперь зависят от Москвы Живков и Герек, Гусак и Кадар. Как зависел в какой-то степени от Берлина венгерский Хорти, румынский Антонеску, норвежский Квислинг, французский Петен.

— Но послушай... Как можно в таком тоне говорить о Гитлере? Ведь гестапо, С. С.

— У каждого государства есть полиция, и поверь мне, это не санатории. Ты думаешь, если можно было бы измерить какой нибудь мерой всю жестокость, которая была проявлена гестапо, и всю жестокость, которая была проявлена Ч. К., О. Г. П. У., Н. К. В. Д., М. Г. Б., да, пожалуй, только одной ЧК, и потом сопоставить эти две цифры, как ты думаешь, какая цифра бы перевесила? Кроме того, мы сидим сейчас, разговариваем, Гитлера уже нет и гестапо нет, но все равно в эти минуты во многих точках земного шара пытают и мучают людей. Только мы не слышим их криков и не чувствуем их страданий. Молчит о них и всемирная массовая информация. О гитлеровском гестапо она кричала. Вот мы и наслышаны теперь и вздрагиваем при этом слове. "

Прим.: Вот такія онѣ были... прозрѣния довольно элитнаго совѣтскаго писателя В. Солоухина въ серединѣ 70-х годов (не къ ночи помянутаго) С. С. С. Р...  и его коронованныхъ героевъ. Сегодня мы знаемъ немного побольше Солоухина, и не совсѣмъ можемъ согласиться изъ имъ сказаннаго, но все-таки, размышленія нѣкогда "платнаго коммунистическаго пера" весьма интересны.