ВЕЛИКАЯ РЕФОРМА ОСВОБОЖДЕНІЯ КРЕСТЬЯНЪ. 1861 — 1961.

Архим. Константинъ (Зайцевъ) († 1975 г.)

...Переключимся къ Великой Реформѣ Освобожденія Крестьянъ! Не ложится ли печать духовной ущербленности на нее? Можно даже больше сказать. Та экзальтація, которая обуреваетъ 19 февраля 1861 г. — не заключаетъ ли она въ себѣ оттѣнокъ той одержимости, которая обуревала «Февраль» 1917 г.? Я знаю, что такое отношеніе къ освобожденію крестьянъ, высказанное даже въ болѣе осторожной формѣ, способно вызывать негодованіе. Но не опредѣляется ли это тѣмъ, что люди не хотятъ задуматься надъ тѣмъ, что кроется подъ такими высказываніями — не въ узкомъ планѣ «крестьянскомъ», а, въ общемъ планѣ «христіанскомъ», охватывающемъ перспективу не только Россійскую, но и уже Вселенскую!

Освобожденіе — отъ чего? Свобода — какая? Вотъ что за вопросы стоятъ передъ нами — и это въ планѣ не только оцѣнки прошлаго, но и осмысливанія будущаго. И какого будущаго! Не одного лишь земного. Вотъ вѣдь въ какой широтѣ стоятъ теперь передъ нами эти вопросы. И тутъ трафареты, пусть самые излюбленные — не должны ли быть сознательно отбрасываемы?

Особую стать имѣетъ наше Отечество. Нельзя понять его, оглядываясь на западный опытъ, если въ немъ видѣть не нѣчто, лишь расширяющее нашъ кругозоръ и помогающее намъ лучше понять самихъ себя, а, напротивъ, нѣчто, нашъ кругозоръ замыкающее и предопредѣляющее.

Прожила свою историческую жизнь Русь безъ частной, личной собственности, безъ римскаго права. Вотъ — реальность! Вотъ — неотразимый факть! Какъ это понять? Есть это историческое недомысліе, отъ котораго мы освободилисъ, подражая Западу? Или что иное?
Былъ у насъ писатель-этнографъ С. В. Максимовъ — замѣчательный бытописатель, который, съ умудренной обстоятельностью, едва ли знающей себѣ равную, неутомимо раскрывалъ разныя стороны нашей жизни, какъ по признаку географическому, такъ и по признаку предметному. У него я прочелъ сужденіе такое. Русскій народъ — особый народъ. И живетъ онъ такимъ строемъ жизни, который общаго не имѣетъ съ Западомъ. Живетъ онъ укладомъ, который имѣетъ много общаго съ древнимъ Израилемъ. Онъ не знаетъ частной собственности, какъ не зналъ ее и Израиль. Тамъ только временнымъ могло быть обладаніе землей — и это былъ принципъ общій. И наше отечество не знало частной собственности абсолютной, а всѣ владѣли землею временно и условно. Убѣжденіе, что такъ и должно быть, по наблюденіямъ Максимова, живетъ въ сознаніи русскаго народа глубоко и прочно...

Насколько помню, это сужденіе высказано Максимовымъ въ его трудѣ, посвященномъ русскому нищенству и бродяжничеству — явленіямъ, носящимъ тоже совершенно своеобразный характеръ на Руси. На Руси русскій человѣкъ вездѣ чувствуетъ себя дома, но нигдѣ нѣтъ у него и слишкомъ ужъ прочнаго дома. Россія, это — «міръ» во всѣхъ своихъ бытовыхъ проявленіяхъ. Размѣры этого «міра», какъ бы ни были они малы, даже миніатюрны, не лишаются отпечатка русской Вселенскости. Если расширять эту тему — нельзя не обратиться мыслью къ такому явленію, какъ русскій «хоръ», который не только не требуетъ дирижера-регента, но даже и не терпитъ субъективной властности, кѣмъ либо профессіонально себѣ привитой. Русскій хоръ — нѣчто стихійно-гармоническое. Читалъ я, уже примѣнительно къ совѣтской дѣйствительности — ранней, совсѣмъ ранней, — такую картинку. Пристань гдѣ-то на Волгѣ. Сумерки. Въ ожиданіи, долгомъ и ничѣмъ въ своей длительности не опредѣляемомъ, сидятъ задумчиво-уныло люди. Много ихъ, неизвѣстно откуда пришедшихъ, неизвѣстно куда направляющихся. Внезапно кто-то въ одномъ концѣ затянулъ пѣснь. Кто-то въ другомъ — подхватилъ ее. Прошло немного мгновеній — и вся пристань поетъ, не вставая со своихъ мѣстъ. Стройный хоръ! Развѣ это не проекція, эстетическая, русскаго «міра»?

Обратимся къ нашей темѣ. Развѣ въ 1861 г. задача была въ томъ, чтобы освободить «рабовъ», находившихся въ собственности отдѣльныхъ «рабовладѣльцевъ»? Такъ западнически мыслили многіе изъ помѣщиковъ, воспитавшихся на западныхъ хлѣбахъ, частно-собственническихъ. Поскольку такая установка сознанія утверждалась — дѣйствительно нужда наступала, настоятельная, разобщить крестьянъ отъ помѣщиковъ. Но такой взглядъ, пусть онъ и становился господствующимъ въ извѣстныхъ кругахъ общества, пусть воспринятъ былъ и Правительствомъ, оставался все же искаженіемъ нашего исконнаго уклада — цѣлостно-крѣпостного, отвѣтвленіемъ котораго было т. н. «крѣпостное право». Если это усвоить себѣ, то совершенно очевидной становится поверхностность крестьянской реформы «освобожденія». Вѣдь дѣло было не въ томъ, чтобы что-то отмѣнить, а въ томъ, чтобы существующій укладъ замѣнить нѣкимъ инымъ! Отмѣнялось не нѣчто изжитое, мѣшавшее живой жизни, которая только ждала устраненія этого препятствія, чтобы дальше развиваться. Разрушалось нѣчто органическое, нѣчто цѣлостное — и это по признаку наблюдавшихся злоупотребленій отдѣльныхъ дѣятелей разрушаемаго Цѣлаго. Дѣлалось примѣрно то же самое, какъ если бы, въ силу наблюденныхъ, пусть и въ широкомъ масштабѣ, злоупотребленій офицерскаго состава — взяли бы просто и убрали изъ Арміи всѣхъ офицеровъ!

Почему такъ долго ничего не творилось рѣшающаго для упраздненія злоупотребленій помѣщичьей власти? Только невѣжество или зломысліе способно объяснить это терроромъ, якобы осуществлявшимся помѣщиками надъ Царской властью. Нѣтъ! Страшно было тронуть весь тотъ комплексъ явленій, органически цѣлостный — не зная, что поставить на его мѣсто. Почему этотъ страхъ исчезъ въ эпоху «Великихъ Реформъ»? Потому, что нашли, наконецъ, реальный выходъ изъ тупика? Нѣтъ, потому, что заворожены оказались идеей «освобожденія» и не желали больше думать о томъ духовномъ содержаніи, которое искони присуще было крѣпостному укладу. Оно упразднялось, какъ ненужный хламъ. Хуже того! Оно ничѣмъ не замѣнялось...

Въ этомъ особенность Освобожденія крестьянъ по сравненію съ другими реформами эпохи. Можно примѣнительно къ нимъ всѣмъ говорить объ извѣстной ограниченности и узости вложенныхъ въ нихъ идеаловъ. Но спору нѣтъ: въ нихъ было вложено содержаніе, которое имѣло всѣ шансы развиваться. Это подтвердилось дальнѣйшими успѣхами, обусловившими то, что наша правовая и общественная культура достигла въ короткій срокъ исключительно высокаго уровня. Въ «Освобожденіе» крестьянъ не было вложено никакого положительнаго содержанія. Сенатская практика должна была на пустомъ мѣстѣ созидать «крестьянское право», опираясь на бытовыя явленія и пронизывая ихъ извѣстными идейными устремленіями. Въ итогѣ и былъ сооруженъ нѣкій новый, специфически-крестьянскій, укладъ жизни, сохранившій былую связанность, но уже лишенную прежняго духа. Поскольку продолжало жить «былое», оно, обездушенное и обреченное на «стагнацію», исключало самую возможность обращенія во что-то иное и лучшее.

Иное и лучшее впервые дала крестьянству Столыпинская реформа. Это — была, дѣйствительно, жизнь, которая обѣщала многое. Впервые до крестьянства достигала западническая стихія жизни, которая составляла духъ Великихъ Реформъ и которая на нашей дѣвственной почвѣ такъ блистательно раскрывала себя въ новыхъ, по сравненію съ Западомъ, формахъ на протяженіи послѣдующихъ десятилѣтій. Но тутъ встаетъ передъ нами новый вопросъ: это новое и лучшее, эта «жизнь», если бы она была своевременно внесена въ нашу крестьянскую дѣйствительность, способна ли была она предотвратить катастрофу?

Вотъ и задумаемся теперь. Это міровоззрѣніе, которое было присуще каждому русскому человѣку Московскаго Царства, ставшаго именно въ этомъ своемъ обличіи, какъ Третій Римъ, такимъ исключительнымъ явленіемъ духовной культуры — было ли это міровоззрѣніе, хотя бы въ малой мѣрѣ, свойственно тѣмъ, кто съ такимъ энтузіазмомъ «освобождали» крестьянъ въ 1861 году? Находилось ли это міровоззрѣніе, хотя бы въ подсознаніи, у тѣхъ, кто творили и приводили въ дѣйствіе судебную реформу? Можно ли его обнаружить у творцовъ нашего великолѣпнаго Земства? Можно ли его ощутить въ нашей изумительной бюрократіи? Наконецъ — можно ли даже считать его присущимъ командному составу нашего христолюбиваго Воинства?

Риторическіе это вопросы: «Великая Россія», уже отодвигаясь отъ Святой Руси, переставала ощущать себя Третьимъ Римомъ.

А вмѣстѣ съ тѣмъ, нельзя развѣ съ достаточной увѣренностью утверждать, что это именно благодатное міровоззрѣніе не могло быть чуждымъ барамъ-крѣпостникамъ, разставаться съ которыми тяжело бывало «освобождаемымъ» крестьянамъ? Можно даже больше сказать. Всѣ вообще крестьяне, не находя общаго языка съ барами-западниками, стремившимися и ранѣе иногда ихъ «освободить», одно упорно въ отвѣтъ имъ говорили: «мы ваши, а земля наша», или даже «мы ваши, а вы наши». Развѣ это не значитъ, что они всѣ видѣли себя со своими барами слитыми въ общемъ подчиненіи нѣкой Высшей Идеѣ. Поскольку эта идея продолжала быть окруженной ореоломъ святости — являла она свое родство съ той именно идеей, которая получила нѣкогда отточенное выраженіе въ формулѣ Третьяго Рима, примѣняемой къ Православному Царству.

 -----------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Россия растеряла к концу 19 века свою русскость и смыслы духовного бытия, для которых была Господом создана наша вселенская Держава. И она об этом предупреждалась не раз нашими духовитыми прозорливцами и пророками. Совецкий народ есть отщепенцы, бесноватые сектанты от марксизма.