Очерк бежавшего из России священника

ПОЛОЖЕНИЕ ЦЕРКВИ В СОВЕЦКОЙ РОССИИ //ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Послѣ мѣсяцевъ тюрьмы, меня вдругъ освободили и, предупредивъ, что на этой недѣлѣ мое дѣло рѣшится, намекнули, что отъ меня зависитъ моя дальнѣйшая судьба. Тѣмъ, что я не пошелъ за эту недѣлю, или десять дней, къ обновленцамъ, и не поискалъ ихъ заступничества, но былъ у Патріарха и даже служилъ съ нимъ, я и опредѣлилъ себя на годы заключенія. Таковъ, приблизительно, путь и всѣхъ другихъ. Каждый зналъ, что могъ не сидѣть въ тюрьмѣ, а если сидѣлъ, то по доброй волѣ. Моя жена, во время грустныхъ нашихъ тюремныхъ свиданій, говорила мнѣ:
— Почему другіе не сидятъ, а умѣютъ избѣгать тюрьмы?

Она разумѣла тѣхъ, кто побывалъ въ обновленчествѣ, а когда острый моментъ борьбы миновалъ, вернулись подъ давленіемъ народа въ Православіе и для власти ничего изъ себя не представляли. Я отвѣчалъ ей:
— Неужели ты хочешь, чтобы я былъ безчестнымъ человѣкомъ?
— Нѣтъ, — говорила она, и замолкала по этому вопросу.

Моя мать издалека прислала мнѣ въ тюрьму записочку, которую я могъ получить и читать уже во время моего временнаго освобожденія. Мать писала мнѣ, что благословляетъ меня сидѣть въ тюрьмѣ и не ослабѣвать духомъ, все терпѣть и не сдаваться. Я плакалъ отъ радости.

Такъ, одна моральная сила противостояла жестокому насилію въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ, и, въ силу этого и вмѣстѣ съ этимъ, въ жизни цѣлой Церкви. Другихъ силъ и средствъ у Церкви, у всѣхъ ея членовъ больше не было. Она имѣла оружіе, котораго врагъ не могъ выбить изъ ея рукъ и противъ котораго былъ безсиленъ. Только самимъ оставалось его не бросить, не выпустить изъ рукъ.

Патріархъ, выйдя на свободу, увидѣлъ еще разъ всю нравственную силу церковнаго народа, и говорилъ моему знакомому и своему близкому и старому другу:

— Читая въ заключеніи газеты, я съ каждымъ днемъ все больше приходилъ въ ужасъ, что обновленцы захватываютъ Церковь въ свои руки. Если бы я зналъ, что ихъ успѣхи такъ ничтожны и народъ за ними не пошелъ, я бы не вышелъ изъ тюрьмы.

То есть, никогда бы никакихъ покаяній предъ властью Патріархомъ не было бы принесено и не было абсолютно никакихъ другихъ достаточно серьезныхъ причинъ побудить его къ этому, если бы не обновленчество, захватившее церковную власть въ свои руки и безчинствовавшее въ Церкви. Но и обновленчество его бы не понудило на такой актъ примиренія съ большевиками если бы онъ въ своемъ заключеніи зналъ о нихъ правду. Газеты, дѣйствительно, лгали объ ихъ значеніи и, конечно, нарочно подсовывались ему агентами Чеки для полученія отъ него этого акта примиренія съ властью, который власти былъ такъ нуженъ.

Патріархъ признавался своему другу, что на помощь своему главному мотиву искать освобожденія онъ принималъ и то соображеніе, что наконецъ появился законъ, революціонный хаосъ всякаго беззаконія, повидимому, кончился и, ему казалось, что предъ нимъ находится настоящая государственная власть, ради которой можно было, не кривя душою, отказаться отъ своего прежняго курса.

Однако, оказалось, что прежнія отношенія власти къ церкви не измѣнились къ лучшему, хотя Патріархъ и сдалъ свои позиціи. Добиться отъ Патріарха сдачи его политическихъ позицій для власти было мало. (прот. Михаил Польск. ошибается, для рус. Церкви уже все было кончено, духовно она уже была умерщвлена, отдавшись в руки врагам - прим. ред.).
Предъ большевиками оставалась ихъ прежняя цѣль — овладѣть дѣйствительнымъ церковно-административнымъ аппаратомъ. Чрезъ обновленчество имъ это вовсе не удалось. Искусственно созданное управленіе церковное не имѣло силы, вліянія, авторитета и вообще значенія ни для своихъ массъ, ни для заграницы. Въ этомъ смыслѣ власть получила въ обновленчествѣ не мало разочарованій, надежды на него оказались далеко не оправданными, что агенты Чека не стѣснялись подчасъ высказывать нѣкоторымъ іерархамъ Церкви.

Я старался быть аполитичнымъ. Я увлеченъ былъ первохристіанскимъ идеаломъ. Я считалъ, что мы твердо должны стоять только за Церковь и вѣру, отказываясь отъ всякой политики, и страдать отъ гоненій власти только невинно, ибо обвиненія въ контръ-революціи хотя и должны быть, но они должны быть всегда ложными, несправедливыми. Я считалъ обязательнымъ для себя и для всѣхъ твердо всегда помнить, что врагъ имѣетъ въ виду уничтожить Церковь, поэтому страданія за Церковь неизбѣжны и всякія соглашенія съ властью есть попытка избѣжать страданіи, есть измѣна Церкви, есть паденіе въ сѣти большевистскаго соблазна. Твердость, непримиримость, безкомпромиссная борьба за Церковь съ врагами ея — вотъ наше дѣло.

О своихъ соузникахъ, церковныхъ людяхъ - епископах и священстве , я долженъ замѣтить, что подавляющее большинство изъ нихъ были люди безусловно честные, самоотверженные и не случайно попавшіе въ тюрьму, каковые тоже иногда бывали. Никто изъ нихъ не думалъ что-нибудь сдавать врагу. Если бы нужно было для пользы Церкви сидѣть въ Лагерѣ принудительныхъ работъ еще и еще, то думаю, что никто бы изъ нихъ не отказался. Но врагъ, дѣлая свою политику, вступалъ въ бесѣду, звалъ на соглашеніе, уступки; всѣ хотя и знали что врагъ — обманщикъ, но увлеклись игрою въ политику и вмѣсто готовыхъ прямыхъ отвѣтовъ «да» и «нѣтъ», пытались оттянуть время, пытались придумать что-либо такое, что было ни «да», ни «нѣтъ». Рѣшительнаго шага боялись сдѣлать въ отношеніи къ власти, а это — на руку власти, ибо власть сама всегда избѣгала рѣшительныхъ шаговъ въ отношеніи къ Церкви, и вела дѣло ликвидаціи ея исподволь.

Вообщемъ, такое настроеніе было даже у лучшихъ людей.
Итакъ, опасность подкрадывалась въ видѣ игры въ политику съ властью, которая этого и хотѣла.

Архиеп. Иларіонъ, напримѣръ, въ ярославской тюрьмѣ, прямо укоряя агента власти за нелѣпый союзъ власти съ обновленцами, въ то же время, можно сказать, безсознательно, подавалъ агенту мысль, что не лучше-ли заключить союзъ съ Православною Церковью и поддержать ее. Тогда-де, молъ, и настоящая, по крайней мѣрѣ, авторитетная Церковь поддержитъ Совѣтскую власть.

Таковы наблюденія, связанныя съ личными моими отношеніями къ той средѣ, которую можно считать лучшею въ Церкви.
Всѣ мы правду нашего положенія знали, но практическихъ выводовъ изъ нея сдѣлать не умѣли и все думали, что какъ-то само собой все выйдетъ, какъ надо. Но, безусловно, и коварство врага путало наши выводы, лишало ихъ рѣшительности.

Врагъ много разъ соблазнялъ. Онъ увѣрялъ, что и при совѣтской власти Церковь существовать можетъ. Это какъ-будто даже обезпечено совѣтскимъ государственнымъ закономъ. Все зависитъ отъ насъ самихъ. Кажется, уступи только, сдѣлай то немногое, что власть требуетъ отъ тебя, и Церковь начнетъ спокойное и свободное существованіе, какъ это было и прежде. И какъ было въ началѣ не пойматься на этотъ обманъ?! Черезъ какіе печальные опыты надо было убѣдиться, что государственная власть не только можетъ не исполнять своихъ обѣщаній, но что ложь и обманъ входитъ въ систему, въ постоянный порядокъ государственнаго управленія?! Никогда не предполагалось, что такими хитростями власть добивается своихъ цѣлей. Власть лгала и обманывала, требовала отъ Церкви уступокъ, много за это обѣщала и не только ничего на давала, но и преслѣдовала ее, вела къ уничтоженію.

Какъ было не повѣрить закону, охранявшему права религіи?! И Патріархъ подкрѣплялъ сдачу своихъ позицій мыслью, что у власти есть законъ.
И всѣ мы сначала надѣялись, что будемъ жить, преодолѣвъ какія-то наши недоразумѣнія съ властью. Но потомъ поняли, что совѣтскій законъ есть временная форма, за которою она скрываетъ такія цѣли, которымъ все приносится въ жертву. Власть никогда не считаетъ своимъ долгомъ исполнять свой законъ, когда находитъ его неудобнымъ. Для нея онъ — вовсе не святыня. Она себя никакимъ закономъ не связываетъ. Но нужно было долгое время, чтобы предразсудокъ всякой вѣры въ совѣтскую власть отпалъ. Даже въ соловецкихъ нашихъ бесѣдахъ нужно было вести борьбу съ вѣрою въ совѣтскую власть среди своихъ собратій, хотя подавляющее большинство давно «прозрѣло».

прот. Михаил Польский. 1931г.