ПОЛОЖЕНИЕ ЦЕРКВИ В СОВЕЦКОЙ РОССИИ (ЧАСТЬ 1)
Когда глава Российской Православной Церкви Патриарх Тихон весною 1923 года был выпущен большевицкой властью из (под домашнего) заключения, то власть праздновала свою первую победу над Церковью. Патриарх ПРИЗНАЛ СЕБЯ ВИНОВНЫМ перед большевиками, РАСКАЯЛСЯ в политической деятельности, за это был помилован и освобожден из заключения. Власть ТАКИМ ПРИЗНАНИЕМ Патриарха ОПРАВДЫВАЛАСЬ тогда ПЕРЕД МИРОМ в своих преследованиях и Патриарха, и всей возглавляемой им Церкви.
С самого начала Революции большевицкая власть объявляла, что она преследует церковников не за Религию, а за контрреволюционную и политическую деятельность против нее. И ТЕПЕРЬ ЭТО КАЗАЛОСЬ ДОКАЗАННЫМ. Церковь в лице Патриарха как бы «ПРИЗНАЛАСЬ», что она имела не одни только религиозные и Небесные цели, но и политичес кие, земные, и теперь от них отказывается. Поделом было и преследова ние. И большевики оказались КАК БУДТО БЫ ПРАВЫ…
Но все мы, православные люди, отлично понимали тогда суть дела. Казнить Патриарха большевики не могли, хотя и желали этого. Они боялись дать ему ореол мученика в глазах народа, о чём и Ленин, говорят, в свое время заявил: «Мы из него второго Гермогена делать не будем».
Однако и выпустить его из заключения по одному только требованию заграницы (какое как раз в это время и было предъявлено — ультиматум Керзона, не подорвав престижа государственной власти в глазах народа, оказалось уже невозможным: столько времени вести борьбу с Патриар хом и готовить ему суд и казнь, а затем выпустить ни с чем, значило потерпеть поражение от самого Патриарха. Поэтому агенты власти склонили, уговорили Патриарха признать себя виновным и ЭТОЙ ЦЕНОЙ (всецерковного позора Компромисса - прим.ред.) получить свободу, которая представлялась Патриарху необходимою для блага Церкви. Унижаясь перед властью, принося жертву самим собою, отказываясь от славы мученика, Патриарх и вышел на свободу ради пользы Церкви… Так МЫ ТОГДА РАЗСУЖДАЛИ и ликовали перед нашим Патриархом, как перед победителем, устраивая ему триумфальные встречи и шествия. Хотя он и отказался от тюрьмы, но в наших глазах оставался славным мучеником…
Аресты же духовенства и после освобождения Патриарха и всех его заверений в политической верности властям продолжались и даже усиливались (никакие политические заявление о лояльности сатанинс кой власти ничего не меняли к лучшему - прим. ред.).
Меня на допросе в ЧК следователь спросил: «Ваши политические убежде ния?» — «Я не имею права иметь их». Вслед за Патриархом я тоже очищал ся от политики, зная, что Церковь существовала при всякой власти и, невзирая на форму управления и отношения к ней власти, может и должна существовать (это было преступное предательское отступление от Государства Российского. Аполитичность - Ересь. — прим. ред.). Поэтому я тогда полагал, что могу быть чист от всяких политических убеждений.
Но, конечно, такие взгляды мне НИСКОЛЬКО не помогли. Следователю угодно было, чтобы я осудил Патриарха и Патриаршество как форму церковного управления, а я высказался за Патриарха. «Значит, вы — монархист, коллегиальное управление вы не признаете».
На другом допросе следователь обвинил меня в пропаганде против Советской власти. Я стал отрицать за собой такое преступное деяние, но признавал, что всегда говорил в церковной проповеди против безбожия. «Кого вы разумеете под безбожниками?» — «Безразлично. Всех: будет ли то рабочий или ученик школы». — «Конечно, и представителей власти?» — «Да, всех». В обвинительном заключении следователя, в чтении которого я расписался, мне была поставлена статья закона, преследующая «возбуждение масс на религиозной почве против советской власти». Кроме этой, была поставлена потом и еще одна статья.
Итак, я оказался всё-таки политическим виновным, несмотря на свое очищение от всякой политики... (верность что Церкви, что Монархии одинаково преступна в глазах служителей князя Тьмы - прим. ред.)
Но я всё же настаивал на своем и рассуждал, что лучше страдать невинно, по ложному обвинению, с чистой совестью перед Богом, перед людьми, перед самим собою, страдать за религию, за Веру, за Бога, за Церковь, чем за дела политические. И действительно, всякое политичес кое чувство у меня было как-то атрофировано. Я не питал ПОЧЕМУ ТО НИКАКОЙ НЕНАВИСТИ к властям. Правда, в пору было только нести тяготу тюремного сидения. Над своими же собратьями-соузниками, искренне желавшими скорейшей гибели этой власти, я шутил, говоря им, что хотя за ними и нет никаких политических преступлений, но они страдают справедливо: власть «угадала» их настроения и мысли и посадила их за дело. «Надо очиститься. Привыкли жить с властью заодно. Попробуйте пожить без нее, как жили наши предки с татарами, или греки с турками, а то, еще хуже, как первые христиане с неронами и диоклетианами, за которых умели еще и молиться! А мы вот отстали от истинного Христианства и не имеем совсем духа и жизни наших отцов». Так рассуждал я тогда (власть христопродавческая суть анти-власть антихристова - прим. ред.). Это было и горькое, и счастливое время. И Церковь была еще крепка. Сила и превосходство над врагами ее были очевидны...
Я, маленький священник своего прихода, за полторы недели своей свободы так был обременен излияниями благодарности, любви, всякого почитания, которые спешил мне принести каждый прихожанин, что когда очутился в арестантском вагоне и в пересыльных тюрьмах на пути в Соловки, то почувствовал, что отдыхаю, и тяготу тюремную нашел более посильной, чем перенесение незаслуженных почета и любви. Я совершен но не предполагал, что дело мое так ценно в глазах народа. Но зато ВЧК страшно злобствовала. Власть большевицкая оставалась безсильной перед Церковью, хотя грубому физическому насилию противостояла одна только моральная сила Церкви.
Впрочем, большевики это сознавали и вовсе не собирались бороться с Церковью одним только насилием. Имея целью уничтожить Церковь, как и всякую другую религию, большевицкая власть открыто заявляла, что этой цели сразу достигнуть нельзя, так как религия имеет глубокие корни в широких народных массах. Потому и Патриарх, хотя и открыто встал против большевиков с самого начала Революции и предал их Анафеме (церковному отлучению) всё же долго оставался безнаказанным. Не так-то просто было удалить его. За ним были огромные ВЕРУЮЩИЕ МАССЫ. Но и, кроме того, удалив Патриарха, ради этой же верующей массы нельзя было оставить Церковь совсем без управления. С Церковью всё время приходилось считаться, как с определенною силою не только для себя, но и для заграницы (все сотрудничающие с большевиками под свою Анафему и Заклятие падоша -прим. ред.).
Поэтому, доколе Церковь не могла быть уничтожена, большевики хотели использовать Ее в своих целях. А для этого им нужно было овладеть церковно-административным аппаратом, найти церковную власть, во всём послушную себе. Церковь должна была идти на поддержку и услуги новому государству. Патриарх на это не шел, не поддавался, противопос тавлял всю Церковь новой власти, подстрекал народ против нее.
По мнению власти, растолкованному в печати на разные лады, Церковь была полна Контрреволюции. Только здесь сосредоточились теперь контрреволюционные силы страны, ибо везде они уже были сломлены. Очередь — за Церковью. Ее нужно очистить от Контрреволюции.
Моя мать издалека прислала мне в тюрьму записочку, которую я мог получить и читать уже во время моего временного освобождения. Мать писала, что благословляет меня сидеть в тюрьме, не ослабевать духом, всё терпеть и не сдаваться. Я плакал от радости.
Так в каждом случае: одна лишь моральная сила противостояла жестоко му насилию. Не было других сил и у Церкви, у всех членов ее. Она имела такое оружие, которого враг не мог выбить из ее рук и против которого был безсилен. Только самим нам оставалось его не бросить, не выпустить из рук.
Попытка большевиков через (чекистов в рясах) обновленцев овладеть Церковью не удалась. Церковь сопротивлялась; она не принимала власти большевиков над собою, хотя бы в лице обновленцев, их послушных во всём агентов.
Оставить комментарий