В. ДАВАТЦ. РУССКАЯ АРМИЯ НА ЧУЖБИНЕ (1923г.)

 

Белая Армия продолжала свою героическую борь­бу одинокая, чуждая не только иностранцам, но и своим, русским...
Полковник Кутепов с пятьюстами офицерами защищал Таганрог­ский фронт от натиска большевиков. Казаки, усталые и соблазнен­ные пропагандой, повернули назад и разошлись по домам. В тылу восемь тысяч рабочих Балтийского завода подняли восстание и, за­хватив железнодорожный путь, преградили отступление. Из Ростова было потребовано подкрепление. Огромный город ... с полумиллионным населением продолжал жить своей повседневной шумной торговой жизнью. Конторы, магазины, кинематографы, театры, азартные игры в клубах на многие сотни тысяч, разряженная праздная толпа на Са­довой улице, переполненные кафе и рестораны, оркестры музыки... Из Проску ровских казарм на помощь Кутепову вышло подкрепле­ние — 60 человек. Ротмистры, полковники, капитаны и с ними не­сколько молоденьких мальчиков, все как рядовые, с винтовками на плечо, они пошли мерным шагом по шумным улицам среди огром­ной толпы, шатавшейся по тротуарам. ... 60 человек из ... 500-тысячного города.
Генерал Кутепов для парижской публики может представляться генералом черной реакции. Для нас он навсегда останется полковни­ком Кутеповым, взявшим твердой рукой винтовку, и со своей тре­тьей ротой, и в боях и в походах, сохранившим до конца непреклон­ность воли в исполнении своего долга русского и солдата.
Так началась Добровольческая Армия, и так продолжалось не в течение трех месяцев Кубанского похода, а в течение трех лет. Были периоды больших побед, и тогда толпа, жадная к успехам и к нажи­ве, устремляла сь к армии, со всех сторон облепливала ее, старалась что-то захватить для себя, если не денег и товаров, то положения и влияния, и тотчас же, когда на фронте были неудачи, начинался от­лив, спасание своих пожитков, обозные настроения охватывали мас­сы, и каждый думал о себе, как бы спасти свой багаж и перебраться подальше в безопасное место.
В дни побед в газетах писалось о величии Ледяного похода, о Белых ге­роях-титанах, но чуть наступали колебания на фронте и отход Армии, в тех же газетах неизменно появлялись обвинения в реакционности генералов, а в тех, кого провозглашали титанами, пускались ядовитые стрелы обличения в еврейских погромах и в замыслах реставрации.
Обвинения, предъявленные в Париже после ухода из Крыма, не новы. Еще в то время, когда на Дону начиналось формирование доб­ровольчес- кого отряда, в Москве Троцкий, призывая рабочих в поход против Белогвардейцев, сравнивал Новочеркасск с Версалем в дни Парижской коммуны.
Но Новочеркасск так же походил на Версаль, как несколько сот юнкеров и офицеров, помещавшихся в одном здании лазарета на Ба­рачной улице Новочеркасска, походили на армию генерала Галифе под Парижем. Буржуазия туго завязала свой кошелек и не давала генера­лу Алексееву денежных средств на содержание Добровольцев. В то время как шли напряженные бои под Кизитеринкой, приходилось разъезжать на извозчике по Новочеркасску, выпрашивая в магазинах то у того, то у другого сапоги, теплую одежду и чулки для отправки их полураздетым юнкерам, сражавшимся в осеннюю стужу на под­ступах к Ростову. Генерал Алексеев писал письма к богатым благо­творителям Ростова, обращаясь к ним за помощью. Ростовские бан­ки, после долгих перегово ров, согласились выдать под векселя частных лиц сумму, не превысив- шую 350 000, а когда большевики появились в Ростове, те же Банки под угрозами выплатили им 18 миллионов. Буржуазия не была с Армией.
Была ли борьба на Дону русской Вандеей? Среди молодежи было много горячих монархистов; они, быть может, были самыми пламен­ными, самыми смелыми. И они были русскими.
Порыв по своей возвышенности, по своему безкорыстию, по са­моотвер- жению и мужеству столь исключительный, что трудно отыс­кать другой подобный в истории, вот что проявила русская моло­дежь в своей напряженной борьбе против такого чудовищного зла, как большевизм. И чем больше кругом было проявлений малодушия, чем больше грязи прилипло к Белому Движению, тем возвышеннее представляется совершенный подвиг, потребовавший напряжения всех нравственных сил, чтобы выйти из трясины. Не увенчанный лавровым венком, этот подвиг тем безкорыстнее, чем менее он оце­нен людьми.
«Я знаю, за что я умру, а вы не знаете, за что вы погибнете», — говорил есаул Чернецов незадолго до своей геройской смерти. 3 ты­сячи человек, пошедших в поход в кубанские степи, — вот все, что осталось от многомиллионной Русской Армии, и с ними два Верхов­ных Главнокомандующих — генерал Корнилов и генерал Алексеев.