ОТРЕЧЕНИЕ 2 МАРТА 1917 ГОДА ГЕНЕРАЛ Г.Н. ДАНИЛОВ

 

 

ОТРЕЧЕНИЕ 2 МАРТА 1917 ГОДА ГЕНЕРАЛ Г.Н. ДАНИЛОВ: «Выждав несколько, я подошел к Гучкову, которого знал довольно близко по предшествовавшей совместной работе в комиссии обороны Государственной думы. А.И. долго был председателем этой Комиссии, я же часто ее посещал в качестве представителя главного управления Генерального штаба, по различным вопросам военного характера.
– “Скажите, Александр Иванович, – спросил я, – насколько решение Императора Николая II отречься от Престола не только за Себя, но и за Сына, является согласованным с нашими Основными Законами?.. Не вызовет ли такое решение в будущем тяжелых последствий?” – “Не думаю, – ответил мой собеседник, – но если вопрос этот вас интересует более глубоко, обратитесь к ним к В.В. Шульгину, который у нас является специалистом по такого рода государственно-юридическим вопросам”. – И тут же Гучков познакомил меня с Шульгиным, с которым я до того времени знаком не был. – “Видите ли, – сказал В.В., выслушав меня, – несомненно, здесь юридическая неправильность. Но с точки зрения практической, которая сейчас должна превалировать, я должен высказаться в пользу принятого решения. При воцарении Цесаревича Алексея будет весьма трудно изолировать Его от влияния Отца и, главное, Матери, столь ненавидимой в России”. – При таких условиях останутся прежние влияния, и самый отход от власти родителей малолетнего Императора станет фиктивным...» ////////////////
ДЕПУТАТ В.В. ШУЛЬГИН: «Если здесь есть юридическая неправильность... Если Государь не может отрекаться в пользу брата... Пусть будет неправиль ность!.. Может быть, этим выиграется время... Некоторое время будет править Михаил, а потом, когда все угомонится, выяснится, что он не может Царствовать, и Престол перейдет к Алексею Николаевичу...». П.Н. МИЛЮКОВ: «В Петербурге ночь на 3 марта, в ожидании Царского Отречения, прошла очень тревожно. Около 3 часов ночи мы получили в Таврическом дворце первые известия, что Царь отрекся в пользу Великого Князя Михаила Александровича. Не имея под руками текста Манифеста Императора Павла о Престолонаследии, мы не сообразили тогда, что самый акт Царя был незаконен. Он мог отречься за Себя, но не имел права отрекаться за Сына.
Несколько дней спустя я присутствовал на завтраке, данном нам военным ведомством, и возле меня сидел Великий Князь Сергей Михайлович. Он сказал мне в разговоре, что, конечно, все Великие Князья сразу поняли незаконность акта Императора. Если так, то, надо думать, Закон о Престолонаследии был хорошо известен и Венценосцу...
Неизбежный вывод отсюда – что, заменяя сына братом, Царь понимал, что делал. Он ссылался на свои отеческие чувства – и этим даже расстрогал делегатов. Но эти же отеческие чувства руководили Царской Четой в их намерении сохранить Престол для Сына в неизменном виде...
И в письмах Императрицы имеется место, в котором Царица одобряет решение Царя, как способ – не изменить обету, данному при короновании. (В этом смысле я истолковал “последний совет Царицы” в “Последних новостях”.)
Сопоставляя все это, нельзя не прийти к выводу, что Николай II здесь хитрил, давая Октябрьский Манифест. Пройдут тяжелые дни, потом все успокоится, и тогда можно будет взять данное обещание обратно...» 

/////////////////////////////////// 

ПОДПОЛКОВНИК В.М. ПРОНИН, описывая впечатления в Ставке от Царского Манифеста, вспоминал: «Я посмотрел на Великого Князя [Сергея Михайловича]: он был бледен; на глазах блестели слезы. “И за Сына отрекся”... – тихо произнес он дрожащими губами. [...] Отречения Императора от Престола и за Сына никто не ожидал. Это было полной неожиданностью для всех» (Пронин В.М. Последние дни Царской Ставки.стр.260-261). ПОЛКОВНИК А.А. МОРДВИНОВ передает разговор с ГОСУДАРЕМ, состоявшийся 4 марта: «Он задумался и вдруг спросил: “Что обо всем говорят, Мордвинов?”
– Ваше Величество, – ответил опять безтолково, волнуясь, я, – мы все так удручены, так встревожены... для нас это такое невыносимое горе... мы все еще не можем придти в себя... для нас все так непонятно и чересчур уж поспешно... а в Ставке, как я слышал, особенно не понимают, отчего вы отреклись в пользу брата, а не законного Наследника, Алексея Николаевича; говорят, что это совсем уже не по закону, и может вызвать новые волнения.
Государь еще глубже задумался, еще глубже ушел в себя, и, не сказав больше ни слова, мы вскоре доехали до вокзала...
Государь прошел в последнее большое отделение вагона, где находилась Императрица [Мария Феодоровна], а я остался в коридоре, выжидая указаний о нашем обратном отъезде. Его Величество скоро открыл дверь и сказал мне: “Мордвинов, Матушка вас приглашает к обеду. Я потом вам скажу, когда поедем обратно”, – и снова закрыл дверь».Однако продолже- ния разговора так и не последовало. 

 ////////////////////////////////////////////////////////// /////////////////// 

ИМПЕРАТРИЦА АЛЕКСАНДРА ФЕОДОРОВНА (2 марта): «...Всемогущий Бог надо всем, Он любит Своего Помазанника Божия и спасет Тебя и восстановит Тебя в Твоих правах! Вера Моя в это безгранична и непоколе бима...». 

/////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////////// 

 (3 марта): «Я вполне понимаю Твой поступок, о Мой Герой! Я знаю, что Ты не мог подписать противного тому, в чем Ты клялся на Своей коронации. Мы в совершенстве знаем друг друга, нам не нужно слов, и, клянусь жизнью, мы увидим Тебя снова на Твоем Престоле, вознесенным обратно Твоим народом и войсками во славу Твоего Царства. Ты спас Царство Своего Сына, и страну, и Свою святую чистоту, и [...] Ты будешь коронован Самим Богом на этой земле, в Своей стране».

===========================================================

Мы специально приводим высказывания всех действующих лиц Драмы, для передачи атмосферы того времени и логики персонажей. Здесь приводятся мысли как врагов Государя, так и близких ему лиц.

==============

После отречения Нью-Йорк и улицы Санкт - Петербурга

 

Внутреннее убранство Царского поезда