СЛОВО в день восшествия на престол Благочестивейшего Государя Императора Николая Александровича, 21 октября 1901 года МИТР. МАКАРИЙ НЕВСКИЙ-ПАРВИЦКИЙ

 

 Потреба повиноватися власти не точию за гнев, но и за совесть (Рим.13:5)

Повиноваться Царским законам должен каждый верноподданный Царя. Царский закон повелевает молиться за Царя. Но так как нарушение этого долга не всегда преследуется, то нарушителей его является много. В Царские Дни наши храмы далеко не так наполняются молящимися, как бы следовало ожидать. Таким образом, здесь кажущаяся безнаказанно- сть является приманкой ко греху. Мы не без основания называем таковую безнаказанность кажущейся, ибо только по-видимому не наказываются нарушители закона, а в действительности ни одно законопреступление не останется безнаказанным. Расстройство или болезнь одной части тела может легко переходить на другие, соседние с ним, или обнимать весь организм. Так бывает и в организме государственной жизни. Всякое закононарушение вводит расстройство, подобно болезни, в той части государственного тела, где допускается это нарушение закона. Какой же вред может быть от нарушения одного какого-либо закона? Оно лишает виновных того блага, в виду которого установлен этот закон, или приносит тот вред, от которого ПРЕДОХРАНЯЛ ЗАКОН. В настоящем случае благо, которого лишаются нарушающие закон о молитве за Царя, есть плод этой молитвы – тихое и безмятежное житие.

Кто не молится за Царя, тот нарушает не один Царский, но и Божий закон, ибо Слово Божие повелевает христианам творити молитвы и моления за Царя (1Тим.2:1–2), кто нарушает Царский закон, тот противится власти; "противляяйся власти, Божию повелению противляется: противляющиися же себе грех приемлют" (Рим.13:2), т.е. подвергнутся суду и наказанию. Если бы даже за нарушение закона не угрожало наказание, то и тогда христианин должен исполнять его по требованию закона совести: "Потреба повиноватися власти не точию за гнев, но и за совесть". Совесть всегда стоит за познанный закон Божий (Еп.Феофан). Пренебрежение голосом совести есть пренебрежение закона Божия.

Но что такое совесть? Откуда она? Для чего она? О чем она свидетельствует?

Совесть есть голос Божий внутри человека, блюститель правды и каратель неправды; что совесть повелевает, то и Бог повелевает; что совесть воспрещает, то и Бог воспрещает, Она есть судья неподкупный и неумолимый. Каин убил брата, и всю жизнь провел стеня и трясыйся. Иуда продал Христа, и не рад был сребренникам, полученным за Христопредательство: он шед, удавися. Петр отрекся от Христа и плакался горько. Но сила совести этим не ограничивается. Она не только обличает преступника закона, но побуждает его самого искать наказания за преступление. Многие преступники, не вынося терзаний совести, сами выдавали себя в руки правосудия, чтобы, перенеся заслуженное преступлением наказание, избавиться от мучительных преследований совести своей...

Если совесть есть столь неумытный судия; если она столько печали приносит преступнику, то зачем человек приобретает для себя такого обличителя? Зачем злодей носит в себе этого судью и свидетеля? Почему преступник, желающий избавиться от этого обличителя, отравляющего его жизнь, не может избавиться от него? Не значит ли это, что человек не сам приобрел такого Судию и не по своему желанию он носит его в себе? Кто-то другой повелел этому Судье обитать в нем, вопреки его желанию. Если совесть радует меня, награждает миром, когда я делаю добро; если она наказывает меня, когда совершаю преступление; если она преследует и мучит меня, когда остаюсь ненаказанным за грех, то не значит ли это, что существует во мне, со мной некто иной, отличный от меня; это – не я, совершающий добро или зло, а иной, судящий меня, похваляющий за добро и осуждающий за зло. Пребывание во мне или отсутствие этого иного зависит не от меня. Кто же дал мне этого неразлучного друга и врага моего? Не люди дали его мне; не из книг я научился отличать добро от зла; нет, этот мздовоздаятель явился вместе со мной, независимо от меня. Хотя он живет во мне, но имеет свое суждение, судит по своим законам; он осуждает меня, когда я желал бы оправдать себя; он оправдывает меня, когда люди осуждают меня. Это – руководитель мой, данный мне не родителями моими, не воспитателями, но кем-то иным. Этот иной, очевидно, любит только добро и ненавидит зло. Кто этот иной, как не Бог правды, создавший меня по образу Своему и охраняющий образ Свой во мне чрез совесть мою, этого наставника и судию моего? Если зло осуждается совестью, если совесть есть глас Божий, то почему некоторые люди, по-видимому, не чувствуют или мало чувствуют угрызения совести при нарушении нравственного закона? Нельзя ли из этого заключить, что совесть есть нечто случайное в человеке, не составляет неотъемлемой принадлежности существа его? Действительно, у некоторых порочных людей как бы не существует совести. Но такое состояние есть ненормальное состояние: оно есть болезнь души, подобно умопомешательству. Притом это состояние временное: это нравственный сон, после которого наступает пробуждение: заснувшая совесть иногда внезапно пробуждается. Она умолкает на некоторое время, как бы для того, чтобы потом придать голосу своему большую силу. Она действует по разумным законам: если молчит, то потому, что как бы знает, что голос ее в это время не будет услышан. Она ожидает благоприятного времени, когда преступник может услышать ее голос. Так, иногда она подходит к нему во время болезни его или насчастия; иногда пользуется обстоятельствами, напоминающими время преступления, встречей с людьми, совершившими подобные преступления. Тогда она воспроизводит в памяти преступника совершенное им преступление, жжет его своими упреками. Но ...с особенною силою совесть восстанет на грешника в день смерти его!