ИЗ ДНЕВНИКА ИМПЕРАТРИЦЫ Марии Федоровны.

  

ИЗ ДНЕВНИКА ИМПЕРАТРИЦЫ Марии Федоровны. 1917 год
Приведенные ниже записи матери Государя за 1917 г. (ГАРФ. Ф.642. Оп.1. Д.42; начат 1 января, окончен 24 апреля) отражают ее реакцию на происходившие в стране события.
3/16 марта. Совсем не могла спать, поднялась в начале 8-го. Сандро пришел в 91/4 и рассказал вещи, внушающие ужас — как будто Н[ики] Отрекся в пользу М[иши]. Я в полном отчаянии! Подумать только, стоило ли жить, чтобы когда-нибудь пережить такой кошмар? Он <Сандро. — Ю.К.> предложил поехать к нему. И я сразу согласилась. Видела Свечина, а также моего Киру, который прибыл из Петербурга, где на улицах стреляют. Долгоруков также прибыл оттуда сегодня утром и рассказывал о своих впечатлениях. Бедняга Г. Штакельберг также убит в своей комнате. Какая жестокость!
3 марта Императрица в сопровождении зятя, великого князя Александра Михайловича, генерал-майора свиты князя С.А.Долгорукова и фрейлины Зинаиды Менгден прибыла в Могилев. Было очень холодно. Как вспоминала Менгден, они увидели Царя, стоявшего в одиночестве на перроне, далеко от большой свиты. Он был спокоен и полон достоинства, но выглядел смертельно бледным. «Мой фотоаппарат, — писала Менгден, — лежал в столе в купе, и я намеревалась запечатлеть момент встречи. Однако в ту секунду я вдруг почувствовала, что не в состоянии это сделать — я не могла фотографировать Царя в его несчастье.
Поезд императрицы остановился. Два казака и два офицера стали у дверей вагона Марии Федоровны. Она спустилась вниз и пошла навстречу своему сыну, который медленно приближался к ней. Они обнялись. Окружающие приветствовали их, склонив головы. Воцарилась глубокая тишина. Затем мать и сын вошли в небольшой деревянный сарай, служивший, по-видимому, гаражом. <…> Когда после некоторого промежутка времени императрица-мать и Царь вышли наружу, их лица были спокойны и ничто в их облике не выражало той глубокой боли, которую они испытывали»...
4/17 марта. Спала плохо, хотя постель была удобная. Слишком много тяжелого. В 12 часов прибыли в Ставку, в Могилев в страшную стужу и ураган. Дорогой Ники встретил меня на станции, мы отправились вместе в его дом 50, где был накрыт обед вместе со всеми. Там также были Фредерикс, Сер[гей] М[ихайлович], Сандро, который приехал со мной, Граббе, Кира, Долгоруков, Воейков, Н. Лейхтенбергский и доктор Федоров. После обеда мой бедный Ники рассказал обо всех трагических событиях, случившихся за два дня. Он открыл мне свое кровоточащее сердце, мы оба плакали... Сначала пришла телеграмма от Родзянко, в которой говорилось, что он должен взять ситуацию с Думой в свои руки, чтобы поддержать порядок и остановить Революцию; затем — чтобы спасти страну — предложил образовать новое Правительство и... Отречься от престола в пользу своего сына (невероятно!). Но Ники, естественно, не мог расстаться со своим сыном и передал трон Мише! Все генералы телеграфировали ему и советовали то же самое, и он наконец сдался и подписал манифест (это упрощенное понимание Отречения разбитой горем 70-ти летней матери Государя - прим.). Ники был невероятно спокоен и величествен в этом ужасно унизительном положении. Меня как будто ударили по голове, Я НИЧЕГО НЕ МОГУ ПОНЯТЬ! (В силу своего европейского воспитания матери Царя были закрыты мистические причины Отречения - прим.). Возвратилась в 4 часа, разговаривали. Хорошо бы уехать в Крым. Настоящая подлость только ради захвата власти... Мы попрощались. Он настоящий рыцарь (Л.32).
5/18 марта. ... Была в церкви, где встретилась с моим Ники, молилась сначала за Россию, затем за него, за меня, за всю Семью. В 11 часов служба окончилась.
К завтраку приехал Александр и просил меня, чтобы Ники уехал. Я спросила — куда, за границу?! То же самое советовал Фредерикс. Ники сказал мне, что ему тоже советуют уехать как можно скорее, но он думает, что нужно дождаться ответа из Петербурга: безопасно ли там. Возможно, ответ придет завтра. Он был невероятно спокоен... (Л.32об.).
6/19 марта. ... позор перед союзниками. Мы не только не оказываем влияния на ход войны, но и все потеряли (Л.33).
7/20 марта. ...написала письмо Аликс, получила, наконец, и от нее три старые телеграммы... Завтракала с Ники. Снег идет постоянно. Ники принял военных агентов, а я в 3 часа отправилась к себе. Все безнадежно плохо!
Приехал Александр, чтобы убедить Ники ехать сразу дальше. Легко сказать — со всеми больными детьми!
Все ужасно! Да поможет Бог! Ники приехал в середине дня с Лейхтенбер- гским. Я передала ему, что Александр и Вильямс советуют ему не задерживаться в Царском Селе. Прибыл Нилов и сказал, что Ники может завтра ехать... (Л.33об.).
8/21 марта. Один из самых горестных дней моей жизни, когда я рассталась с моим любимым Ники!
<...> Ники пришел после 12-ти проститься со Штабом и остальными. Завтракали у меня в поезде: Борис и мои. Был командир полка Георгиевских кавалеров. Замечательный человек, произвел на меня прекрасное впечатление. Ники прощался с ним и георгиевскими кавалерами. Сидели до 5 часов, пока он не ушел. Ужасное прощанье! Да поможет ему Бог! Смертельно устала от всего. Нилов не получил разрешения ехать с Ники. Все очень грустно! Большая часть свиты остается в Могилеве. С Ники поедут только: Лейхтенбергский, В. Долгоруков, Кира, проф. Федоров. (Л.34).
«На вокзале, — вспоминала графиня Менгден, — Царь сказал последние слова прощания и стал подниматься по ступенькам поезда, сопровождаемый флигель-адъютантом. Его флаг-капитан <К.Д.Нилов. — Ю.К.> хотел последовать за ним, но думские господа этому воспрепятст- вовали. Он поцеловал руку Царя, сказав с горечью: “Мне не позволяют следовать за Вами”». Как пишет далее фрейлина — на противоположной стороне перрона у окна своего купе стояла Мария Федоровна, которая видела сына в последний раз.
9/22 марта. Пришел генерал Вильямс, я попросила его взять письмо для Аликс. Он — человек чести. Когда я сегодня поднялась, у меня было страстное желание уехать отсюда прочь, из этого страшного места. Говорят, бедный Бенкендорф тоже арестован. Настоящая анархия! Господи, помоги нам и защити моего несчастного Ники! Борис и Сергей пришли к чаю. Они все ... присягнули, нарушив клятву, ... новому Правительству. Все ужасно! Поезд наконец прибыл в 5 ч[асов]. Алик пришел, чтобы попрощаться, после чего мы наконец-то покинули это ужасное, злополучное место (Л.34об.).
Вечером 9 марта вдовствующая императрица и сопровождающие ее лица прибыли в Киев. Здесь все изменилось. На вокзале их никто не встречал — ни губернатор, ни казаки, раньше всегда стоявшие у дверей вагона. Поезд остановился у дверей царского павильона, как это бывало всегда, но теперь не было красной дорожки, которая всегда расстилалась у дверей вагона и вела в павильон. Она лежала свернутой, так что приехавшие вынуждены были перешагивать через нее, чтобы идти дальше. Царские короны с дверей вагона также были сняты. «Доехав до дворца, — пишет Зинаида Менгден, — мы увидели пустой флагшток. Царского штандарта не было. В вестибюле дворца стояли губернатор и дворецкий, а рядом несколько полицейских служащих. Я увидела, что они сменили свои блестящие пуговицы на униформе на обычные черные»..

===================================================================

По возвращении в Киев, Мария Федоровна, по воспоминаниям Ольги Александровны, была неузнаваема. «Я никогда не видела мать в таком состоянии. Сначала она сидела молча, затем начинала ходить туда-сюда, и я видела, что она больше выведена из себя, нежели несчастна. Казалось, она не понимала, что случилось, но винила во всем Аlix». В письме от 13 марта 1917 г. из Киева сестре Ксении великая княгиня Ольга Александровна старается пересказать случившееся, хотя и признается, что «пережитое не поддается описанию». «Несчастная М[ама], — пишет она, — не может осознать всего; ее позиция в жизни состоит в том, чтобы жить понемногу, потихоньку. Мы постоянно обсуждаем ситуацию, сначала все приводит ее в состояние неистовства и ярости, потом она постепенно немного успокаивается, приходит в себя и смиряется со всем. Если бы только можно было не опасаться за судьбу Н[ики] и детей… Я бы не беспокоилась, будь они на английской территории, а ты? К нашему двоюродному брату я чувствую неприязнь. Все его письма напечатаны» (ГАРФ. Ф.662. Оп.1. Д.212. Л.90-91об. Пер. с англ.).
Отречение Николая II вызвало бурную реакцию у членов Царской семьи. (Примечательно, что великий князь Кирилл Владимирович явился в Думу с красным бантом и выразил поддержку Временному правительству 1 марта 1917 г., то есть за день до Отречения Царя.) Великие князья Николай Михайлович и Павел Александрович дали интервью с резкой критикой Царя. Они приветствовали Февральскую Революцию и высказывали свою поддержку новой власти. Даже великая княгиня Елизавета Федоровна прислала из Москвы телеграмму Временному правительству о своей лояльности.