КЦ СТАРЕЦ АНТОНИЙ, КОТОРЫЙ ПОБЫВАЛ В СЕРГИАНАХ

 Конечно Старец подмоченный служением в Красной МП РПЦ, но мы знаем, что все творится под небом Божиим не без Промысла Его. От. Антоний сохранил здравый ум и не продался Системе

=========================================================================
"Арест, лагерь, ссылка...Выпустили меня после войны, - ходить не мог, так болезнь извела, а срок кончился. Подучил меня один солдатик к нему на родину отправиться, да к кому обратиться сказал. Люди сердечные, веру- ющие, они меня за лето и отходили. В соседнем поселке работу нашли, -кочегаром устроился. К местному Архиерею я не обращался, побоялся, наслышан был от людей всякого. Думаю, зима пройдет, отопление кончится, тогда буду что-то искать. Мне сидельцы дали адрес одного архиепископа (МП), за него говорили, что он брал сидевших. - уполномо- ченного успокаивая взяткой да обильным застольем...
А служить хочется. Тут как-то перед Рождеством, недели, эдак, за две-три, не помню, прошла ли уже Варвара, стучат ко мне ночью. Время лихое было, голодное, холодное, а у меня - уголь, что второй хлеб! Да ладно, думаю, открою. Зашел молодой парень, лет тридцати и стоит, мнется, не может начать. Уже я не выдержал, говорю: "Пришел, так речь держи, что, дескать, мнешься, я не кусаюсь!" А он мне как сказал, с чем пришел, так тут уж мой черед был сомлеть, - и ноги подкосились. А рассказал он вот что. У его матери, очень верующей женщины, в безбожные окаянные тридцатые постоянно останавливались безприходные священники, и монахи, и мирские, говорят, даже Епископ какой-то был. Так вот, они останавливались, служили, причащали, крестили, делали все то, в чем была потребность у людей. Особенно часто появлялся старый иеромонах и людям он очень нравился за простоту... Однажды появился монах под утро, со своим обычным чемоданом, в котором хранил все для службы и узелком в руках. Он отдал матери моего визитера чемодан, да велел спрятать - самого его уже искали арестовать. Последнее распоряжение было таково: "Не вернусь я, отдашь тому священнику, который вернется в эти края после Лагерей!" И исчез...
Женщина ревностно исполнила поручение - чемодан не нашли даже немцы в войну. И вот теперь она старая и больная, услышав, что в кочегарке якобы работает поп, отправила сына все выяснить. Дальше можно бы и не рассказывать - и так все понятно. Я не бежал, я птицей летел не чувствуя ни одышки, ни ревматических суставов, только быстрее!
Я так разволновался, что забыл поздороваться с людьми да пожелать мира этому дому! "Здравствуйте, батюшка, благословите!" - возле меня стоял мужчина средних лет, кряжистый такой и явно фронтовик, "Бог благословит". "Я старший сын, Василий. Вот, отче, ключи - все Ваше, разбирайтесь. Только одна просьба, это маму пособоровать и отпеть - плоха больно." "Все, что надо, - пожалуйста! Только я вскрою его у себя в кочегарке, хорошо?!" - у меня дрожал голос, руки нервно гладили завет- ный сундучок. Василий улыбнулся: "Я же сказал - он Ваш, от. Антоний. Юрко, - он кивнул на младшего брата, - вам его сейчас отнесет"...
У меня в кочегарке был один табурет и скамеечка. Вот теперь я застелил табурет чистой рубахой, подаренной мне кем-то, положил на него сундучок, а сам, сидя на скамеечке, рассматривал свое сокровище. ...рассматриваю сундук и нахожу скрытое отверстие, вставляю туда ключ обратной стороной, поворот и слышится легкий щелчок! После этого, и второй замок - открылся. Открываю крышку, да это же просто чудо! Изнутри крышка раскладывается и превращается в маленький иконостас. Внутри уложены белые ризы. Под ними деревянная переборка, в которой, в углублениях, пристегнуты служебное Евангелие, требник и служебник. С трепетом вытаскиваю ризы и отстегиваю Евангелие - да, под ним, как и положено, в илитоне, лежит Антиминс! Есть возможность службы, радость то какая!
Радости моей нет границ, но вот служить-то, где?! У меня и дома нет, да, собственно, не то, что дома - вообще жилья. Кочегарка, тут и работаю, и живу. Звали люди к себе жить, да чего их стеснять, домишки да землянки после немца - то убогие, а тут я и помолюсь, и попою. Да и опасный я жилец, того и гляди, опять взять могут... Но как же теперь-то быть.
С этой мыслью я и уснул у печей возле своего сокровища. Но если уж Господь мне дал все для службы, то вскоре я получил и место для нее - маленький домишко на самой окраине поселка, подаренный верующей старушкой. Стал служить, отправлять требы. Специально не просил ни кого о сохранении тайны, не ограничивал число приходящих на службу, но тайна сия строго хранилась. Крестил и отпевал - ночью или рано утром, едва солнышко поднимется. Денег я не брал, на что они мне, что-то получал за работу в кочегарке, одежду приносили старенькую люди, а еда - много ли монаху надо? Жив, - и слава Богу.
Так незаметно прошла зима и с ней моя работа в кочегарке. Летом было хуже - отправляли на подъем сельского хозяйства. Мне тоже выписали повестку. Скорбел сильно - столько праздников, а я и служить не смогу. Выручили бабушки, прихожанки. Они пошли к врачу, внучку которой я крестил, и объяснили, что поселок останется без священника, если Антония отправят на работы. Да и о болезнях моих рассказали, как выхаживали всем миром. Дали мне освобождение, опять был приставлен к кочегарке - ездил на Донбасс уголь по нарядам выбивать, проверял систему и пр.
Так прошло несколько лет. Меня не отпускало желание съездить в Москву, в Троицу. Дело в том, что, едва приняв постриг и сан до своего ареста, глядя на аресты и ссылки, я начал к этому всему готовиться... Подготовка эта состояла в том, что все необходимое мне - книги, ризы, ладан, и т.п. я начал разносить по квартирам знакомых верующих с просьбой спрятать до лучших времен. И вот теперь, глядя на то, как сохранили служебный чемодан мои посельчане, меня обуяла мысль попытаться собрать скрытое. Прежде всего, - книги по духовному деланию, ведь ушел я в Лагеря молодым монахом, монахом только по постригу, а не по деланию. Конечно, что-то осталось в памяти от назидания Троицких схимников, что-то подсказали священники, сидевшие со мной, но я остро чувствовал необходимость литературы и, прежде всего - Добротолюбия. Эта мысль и заставляла меня отправиться в Сергиев Посад, где мне вернули мои спрятанные книги, антиминсы и богослужебную утварь.
Должен сказать, что я чувствовал огромную ответственность перед Богом и св. Новомучениками российскими за то, что остался жив после Лагерей. Перед Церковью, наконец. Последнее, меня очень мучило, как быть со службой? Об этом спрашивала в Москве и монахиня Сенклити- кия, служу ли я, как она выразилась, у "сергианцев". В той обстановке было не до богословских диспутов, да и вообще я до них неохочь еще с войны 1914 года - надиспутировали 17-й! Но вот отсутствие законного, Так сказать, служения, меня безпокоило.
Весьма быстро и, на удивление, без особых трудностей, я был принят в клир одной из патриархийных Епархий. Владыка, довольно молодой, но сидел. С властями так это, и не накоротке, но и не воевал. Во всяком случаев принимать ему не особо запрещали, да и рукополагал, частенько. Дело в том, что хоть храмы-то в СССр и не открывали особо, но духовенс- тво старое вымирало, все ведь прошли тюрьмы и ссылки. А если в храме не служится, то его быстренько закрывали, тут уж не церемонились...
Меня, как полагалось, вызвали к уполномоченному, заполнил я все бумажки, кажется уже все. Но уполномоченный не отпускает, затеял разговор о лояльности к Советской власти. Я объясняю, что политикой даже церковной не интересуюсь, а не то, что светской. Власти, как гражданин и христианин, подчиняюсь. Противозаконного не сотворял, и впредь не собираюсь, не из страха, но по совести. Он, эдак пафосно, поощряет мои убеждения, а сам бумажечку сует, подпиши мол. А бумажеч ка-то на "стукачество"! Я извинился и отказался, мягко мотивируя Лагерным отвращением к сексотству. Уполномоченный спокойно и без эмоций забрал подписку и сказал: "Ну, и дурак, батенька! А мы тебя в город хотели поставить, теперь пойдешь на деревню. И за то благодари, что не на стройки народного хозяйства. Донбасс вон рядом и шахт там хватает, так, что в другой раз лучше заранее меняй привычки. Иди, устраивайся".
Оказалось, однако, что не так волнительно было принимать приход, как оставлять свой. Что там говорить, в Поселок я пришел больным, еле передвигавшим ноги инвалидом-лагерником. Подняли, одели, обули, дали работу и сохранили от зоркого ока НКВД. Здесь произошло все самое приятное в моей жизни после освобождения. И вот - проводы. Люди не воспринимали это как предательство, но элемент измены во всем этом был. Что сделаешь?! Прошли, канули в лету времена избрания священника на приход в Слобожанщине, тем паче, в православном мире. Я просил своих благодетелей-прихожан об одном - не вычеркивать мое имя навсегда, ведь и домик свой я не продавал, но оставлял на их попечение...
Приходская жизнь, я то и не знал ее совсем, все ее прелести и ее трудности. Кто-то доволен, кто-то обижен, тот вообще считает невозмож- ным во время построения Коммунизма служение попа-кровопийцы! На сколько было тепло Антонию - кочегару, на столько холодно стало иеромонаху Антонию, настоятелю патриархийного Храма. Впрочем, вскоре - игумену, а там и архимандриту...
Последнее повышение меня испугало. Во-первых, это было связано с переходом на городской приход, а разговор с уполномоченным я не забыл; во-вторых, меня пугали ИЗМЕНЕНИЯ в церковной жизни того периода. Я успокаивал себя, что это старческое брюзжание, что нет повода для волнения и вообще, каких-либо опасений, но что-то настораживало.
Прошло, несколько относительно спокойных лет. Я старался постичь науку духовного делания, прихожан же пытался научить отличать белое от черного, спасительное от погибельного. В первые годы после войны это было проще: и народ, наученный войной, добрее, и запросы у людей естественней - крыша над головой да кусок хлеба. А счастьем было то, что ты живой. Потом будет сложнее, скажется и разрушительное воздействие кинематографа, да и пропаганды тоже. Мы ведь вынуждены были на амвонах молчать, где ни где проповедовал батюшка. Много люди будут смеяться и мало думать...
Но я не об этом сейчас. Игумен, затем - архимандрит, кажется, все шло как нельзя лучше. Но что-то не давало душе спокойствия. Я стал чаще уезжать к себе в поселок для келейной службы, домашний храм я теперь уже имел благословением архиерея. Служил и служил, моля Господа ОТКРЫТЬ НЕПРАВДУ МОЮ, ибо почему иному ПОТЕРЯЛ Я МИР ДУШЕВНЫЙ. И вот однажды за Утренней, а служил я ее примерно В три утра, во время молитвы, у которой еще раз обратился с вопросом о тревожащем меня, я, даже не то, чтобы услышал, но ОЩУТИЛ ГОЛОС: "А ты кто, Антоний?!" "Как -кто, Господи, архимандрит". "Нет, ты монах!" И в этом был ответ. Да, монах! (текст составлял поп МП РПЦ - прим.).
На утро я был в Епархиальном Управлении и подал прошение за штат. Долго меня уговаривал архиерей не делать этого, пришлось согласиться остаться до прихода священника в епархию, благо в то время многие возвращались из Лагерей, приходили и выпускники Семинарии, так что задержка не была длительной.

 

 =========================================================================

Составитель речей сего Антония патриархийный поп А. Краснов. И хоть некии и говорят, что он весьма близко и даже точно передал все беседы этого катакомбника, все же есть места вызывающие сомнения, как например, ПРИЧИНА ВЫХОДА ИЗ ПАТРИАРХИИ от. Антония, дескать он услыхал Голос, что он монах, а не архимандрит... Известно, что после этого Антоний вышел из МП РПЦ. Но и за эту крамольную книгу попу конечно же нагорело на орехи от начальства...