ПРАВОСЛАВНАЯ РУССКОСТЬ АРХ. КОНСТАНТИН ЗАЙЦЕВ

 

Существовали две стороны Русской действительности, которые искони оставались не только недоступными понимание инословных, но даже ощущались несколько отчужденно православными чужеземцами. Это отношения народа к Храму и к Царю. Церковные люди Византии были очень благочестивы, но когда они попадали в Московскую Русь, они изнемогали. Свидетельство очень красноречивое: описание посещения Москвы, исполненное несказанного удивления перед выносливостью Русского Народа, способного массами выстаивать все службы, без малейшего признака утомления, тогда как наш церковный византиец буквально с ног валился, и это еще только на пути через Россию в Москву. И это свидетельство не единично. Что же говорить о западных посетителях! Мне в молодости привелось слышать свидетельство одного выдающегося регента, уроженца Приуралья, из которого ясно было, что бытовая тесная связь народной массы с храмом оставалась и в наши времена реальностью очевидной. Он рассказывал, что у них в селе перестроена была Церковь, — увеличена в своем размере, и вот Пасха пришлась на время, когда не было еще клиросов. Весь народ был в храме, и хор был не отдельно, а тут же. И что же получилось? Всю Обедню пел весь народ — все знали ее наизусть! Это было потрясающее переживание, когда переполненный до отказа большой храм представлял такое певческое единство ...

Нечто аналогичное было и в отношении к Царю: он был близок всем, и это в своей близости к Церкви, прежде всего. Он всем был “свой” и своим оставался — при всех условиях, даже в полном отчуждении от своего Отечества, в каких бы условиях оно ни возникало, даже в образе дезертирства, которое обычно создает враждебную завесу, непреодолимую. Кто бы, где бы из Русских обывателей ни оказывался — он оставался верным подданным своего Царя! Что же говорить о тех, кто пребывали в России!

Царь в своей теснейшей близости к Церкви, был родным для всех и каждого, воплощая в себе Отчизну во всех смыслах и отношениях. И здесь патриархальность, при всей огромности масштабов её применения, являла себя в самой трогательной непосредственности, делая отношения каждого с Царем предельно простыми, ничем не отличающимися от патриархальности интимно-семейной. И это сочеталось с сказочной пышностью, во всех моментах общения Царя с народом себя проявлявшей и производившей потрясающее впечатление на всех, кто со стороны мог быть наблюдателем. Так было на всем громадном протяжении России. Так было не только на далеких окраинах, но и в других странах и на других континентах, где, так или иначе, но оказывались русские поселенцы, вольные и невольные (вспомним о пленных, которые массами оказывались в руках “агарян” и потом тянулись окружным путем через громадные пространства к себе домой!).

Православная Русскость, воплощенная в Русском Православном Царстве, еще в другом смысле являла нечто единственное в своей значительности: свое высшее значение обретая в том, что он Царь, он был одновременно и Удерживающим. Это значило, что на Русском Православном Царстве держался Мир! Процесс Апостасийный подготовительный, в смысле наглядного, оформленного и слагающегося в крупные исторические явления ниспровержения Церковной Истины, получил начало фактом возникновения Католической Церкви, возглавляемой Папой Римским. Завершительным же событием в этом процессе явилось разрушение Русского Православного Царства, явившееся следствием духовного разложения Православной Русскости, бывшей одновременно и творением Русского Православного Царства, и его существом. История тем кончилась. Наступила стадия конца, не только предрешенного, но начавшего осуществляться фактом ухода из Мира Русского Православного Царства, как свыше устрояющей этот мир силы. Наступил процесс органического разложения исторической России. Но тут одно обстоятельство останавливает внимание, в смысле распознания существа этого разложения. Два явления обозначаются, совершенно исключительные, в смысле положительной расценки исторической России, и это именно к моменту её срыва: о. Иоанн Кронштадский и Царь-Мученик, с его, разделившей это мученичество, Семьей. И то, и другое явление свидетельствуют об исключительной, ни с чем, в плане Истории, не сравнимой духовной высоте Православной Русскости. Существенно и то, что оба эти явления, нарочито же о. Иоанн Кронштадский, были всенародными, т.е. отвечавшими духу, господствовавшему даже тогда в Русском народе! Особенно это ярко обнаружилось в отношении о. Иоанна, но, это надо со всей силой подчеркнуть, о. Иоанн не дожил до Революции! И тут перед нами встает во весь свой рост проблема расценки существа нашей Революции, в её разрушительном действии...