Воспоминанія корниловца А. Трушновича о голодѣ и страшной судьбѣ русскихъ дѣтей 1921–1922 гг.

 

"Мы шли пѣшкомъ, побираясь у крестьянъ, по селамъ, хуторамъ, поселкамъ. На ​Знаменкѣ попали въ облаву. Двоимъ удалось бѣжать, меня и пріятеля забрали. Сидѣли въ мокромъ, темномъ подвалѣ. Слѣдователь говорилъ плохо по-русски, караулъ — китайцы. Каждый вечеръ ждали смерти. Какъ важныхъ преступниковъ насъ отправили въ Кременчугъ. Мѣсяцъ тюрьмы изнурилъ насъ до крайности. Еле двигались, поддерживая другъ друга. Падали отъ голода. Зубы начали шататься. Въ Кременчугѣ держали насъ въ темномъ подвалѣ, гдѣ ни сидѣть, ни стоять невозможно. Повезли въ Москву въ ​В. Ч. К​. Съ транспорта удалось бѣжать. Скитался по Украинѣ, крестьяне къ скрывавшимся отъ большевиковъ относились хорошо, рѣдко кто выдавалъ.

Настала зима. Морозы не​бывалые​, только старики помнили такіе. Безъ пальто, безъ шинели, безъ бѣлья, безъ чулокъ, въ лѣтней рубашкѣ, дырявыхъ ботинкахъ, укрывшись мѣшкомъ, повязавъ уши платкомъ, я ѣхалъ 400 верстъ на открытой платформѣ. Что страшнѣе: голодъ или холодъ? Вопросъ этотъ потомъ задавали не разъ многіе, очевидно, ни холода, ни голода не ​знавшіе​. Трудно на него отвѣтить. Испытали мы и то и другое. На платформахъ, на буферахъ, на крышахъ, свернувшись калачикомъ, ѣхали такіе же, какъ я. Слезы замерзали на щекахъ.

Скрывался два мѣсяца у знакомыхъ. При облавахъ сосѣди предупреждали — всегда удавалось скрыться. ​Ночные​ стуки стали средоточіемъ всей психики. На нихъ выработались ​условные​ рефлексы, ​которые​ дѣйствовали безперебойно, даже во снѣ. За ​всё​ время пребыванія подъ большевиками ​ночные​ стуки стали для насъ мистическимъ ​символомъ​ совѣтской власти. Ночной стукъ наводилъ ужасъ на каждаго порядочнаго русскаго человѣка. Если ночью съ трепетомъ говорили: «стучатъ», то это означало: гдѣ-то ворвались, разорили, увели, ограбили, выслали, разстрѣляли.

​Убѣжище​ мое стало небезопаснымъ. Снова холодъ, ​товарные​ поѣзда и страшный вопросъ о хлѣбѣ и ночлегѣ. Много можетъ перенести человѣкъ, намного больше, ​чѣмъ​ можно предположить.

Видѣлся съ Зиной. Она работаетъ, не голодаетъ, но мнѣ оставаться тамъ нельзя, могутъ выдать.

Наступило тепло, и шинель теперь не нужна. Ѣхать поѣздами — одна прелесть. Взберешься на крышу вагона, ​подстелишь​ подъ себя мѣшокъ и потираешь руки. На крышахъ полно народу, ко ​всѣмъ​ у тебя родственное чувство, ко ​всѣмъ​ этимъ зайцамъ, страдальцамъ, ѣдущимъ за хлѣбомъ, пробирающимся къ своимъ или отъ своихъ бѣгущимъ, ищущимъ въ громадной странѣ уголокъ, гдѣ бы не обобрали, не посадили, не оскорбили.

​БЕЗПРИЗОРНЫЕ​

​Этѣ​ дѣти были безпризорными, имъ государство должно было бы оказывать помощь въ первую очередь. Но оно ждало, пока половина дѣтей вымретъ или разбредется среди населенія. Тогда оно опредѣлитъ оставшихся на полуголодный паекъ въ ​реквизированные​ дома, снабдивъ ихъ фальшивыми фамиліями, чтобы ​онѣ​ никогда не узнали, кто были ихъ родители и какая ихъ постигла судьба. Оттуда ​онѣ​ смогутъ выходить въ поискахъ добавочнаго питанія. Нѣсколько сотенъ или тысячъ изъ нихъ государство помѣститъ въ колонію Г. П. У. для показа иностраннымъ делегаціямъ и для вдохновенія большевицкихъ гусляровъ вродѣ Горькаго и всякихъ «путевокъ въ жизнь». Я видѣлъ безчисленное множество путевокъ, выданныхъ большевиками русскимъ дѣтямъ. Среди нихъ «путевокъ въ жизнь» были десятки, а «путевокъ въ смерть» — тысячи...

У этихъ дѣтей, родители которыхъ умерли отъ голода, были убиты въ подвалахъ Чека или пропали безъ ​вѣсти​, была своя организація, свое ​подполье​ со своими правилами, жаргономъ и условными знаками, своимъ судомъ и моралью. Эту организацію дѣтей, названныхъ презрительно «безпризорниками», слѣдуетъ разсматривать какъ удивительное проявленіе самосохраненія народа. Дѣти примѣрно отъ шести до десяти ​лѣтъ​ сопротивлялись гибели съ такой энергіей, которую не проявляли и ​взрослые​. ​Русскія​ дѣти почуяли душой, что ихъ сигналовъ бѣдствія никто не услышитъ, и начали спасать себя сами. Тѣ, кто ихъ не зналъ, не могутъ себѣ представить, сколько ​этѣ​ дѣти вынесли, какіе подвиги для спасенія своей жизни совершили! ​Онѣ​ преодолѣвали тысячи верстъ, привязавшись подъ вагономъ или на укрѣпленной подъ вагономъ доскѣ, на буферахъ въ поискахъ хлѣба. Какъ ​перелетныя​ птицы, ​онѣ​ двигались съ сѣвера на югъ и съ юга на сѣверъ. Въ лохмотьяхъ, ​посинѣвшія​ отъ холода, ​терявшія​ отъ голода сознаніе, ​онѣ​ продолжали бороться за свою молодую жизнь, прибѣгая и къ кражамъ, и къ грабежамъ, къ чему угодно, какъ угодно и когда угодно. Большевики боролись съ ними ​тѣми​ же способами, что и со взрослыми. Недаромъ въ одной изъ пѣсенокъ, сочиненной безпризорниками, были слова, что ихъ «въ Чека свинцовой пулей бьютъ».

Наблюдая за совѣтской дѣйствительностью, дѣти играли въ разстрѣлы, въ обыски, слово «шлепнуть» произносили съ такой же легкостью, какъ «папа» или «мама». Большевики, и никто другой, виновны въ моральномъ и физическомъ бѣдствіи, въ которое ​они​ повергли тысячи и тысячи русскихъ дѣтей.

​Страшныя​ были времена. Опасность и тяжести на фронтѣ — явленія совершенно другого порядка. Сколько было истрачено силъ, сколько сожжено ​нервного​ вещества, чтобы добыть кусокъ хлѣба, иногда на недѣлю, иногда на мѣсяцъ. Сколько огорченій, сколько отчаянія пережили мы въ тѣ дни, мѣсяцы, годы. Съ какими людьми поневолѣ приходилось имѣть дѣло!".

Прим.: Это одна изъ самыхъ тягостныхъ страницъ не нашей исторіи. Дѣти. Описываетъ ​ея​ словенецъ, служившій въ Бѣлой Арміи и чудомъ сохранившій себѣ жизнь. Его мытарства по странѣ Совѣтовъ оставляютъ неизгладимые воспоминанія. ​Русофилія​ большевиковъ обрисована во всей ​ея​ безобразной красѣ. Свидѣтель онъ что называется изъ самыхъ надежныхъ, ибо иностранецъ. Принялъ мученическую смерть отъ ​рукъ​ красныхъ. Передъ смертью успѣлъ окреститься въ Православіи. Трагедія произошедшая съ Россіей перевернула его сознаніе на 180 градусовъ.