ВОПРОС О ЧЕСТИ. И. Л. СОЛОНЕВИЧ

Во всей распутинской истории самый страшный симптом не
в распутинском пьянстве. Самый страшный симптом — симптом смерти, это отсутствие общественной совести. Вот температура падает, вот — нет реакции зрачка, вот — нет реакции совести. Совесть есть то, на чем строится государство. Без совести не помогут никакие законы и никакие уставы. Совести не оказалось. Не оказалось элементарнейшего чувства долга, который бы призывал наши верхи хотя бы к защите элементарнейшей семейной чести Государя.
Поставим вопрос так. На одну сотую секунды допустим, что
распутинская грязь действительно была внесена внутрь Царской
Семьи. Даже и в этом случае элементарнейшая обязанность всякого русского человека состояла в следующем: по рецепту генерала Краснова, правда, уже запоздалому, — виселицей, револьвером или просто мордобоем затыкать рот всякой сплетне о Царской Семье.
Я плохо знаю Англию, но я представляю себе: попробуйте вы в любом английском клубе пустить сплетню о королеве, любовнице иностранного шпиона, — и самые почтенные джентльмены и лорды снимут с себя сюртуки и смокинги и начнут бить в морду самым примитивным образом, хотя и по правилам самого современного бокса. А наши, ч... их подери, монархисты не только не били морду, а сами сладострастно сю-
сюкали на всех перекрестках. "А вы знаете, Распутин живет и с Царицей, и с Княжнами". И никто морды не бил. Гвардейские офицеры, которые приносили присягу, которые стояли вплотную у Трона, — и те позволяли, чтобы в их присутствии говорились, такие вещи. Я помню, в 1916 году наивным и малость провинциальным студентом я попал в салон баронессы Скопин-Шуйской: ох, как чесались руки. Очень грешен: никому в морду не дал. Просто встал и ушел. Потом мне передавали: такого рода мужика баронесса приглашать больше не будет. Ну и не нужно.
Иван Тхоржевский ляпает в "Возрождении" совершенно гнусную вещь, гнусную до вони, до отвращения: о том, что "Русская Монархия была растоптана солдатскими сапогами".
Позвольте вас спросить, многоуважаемый кандидат в канцлеры Империи Российской: откуда вы это взяли? Разве русский солдат, который миллионами умирал на фронте, пускал по Mipy клевету о Царице — шпионке и любовнице шпиона? Разве русский солдат громогласничал с думской трибуны о глупости и измене? Разве русский солдат организовал "генеральское непротивление" по Тхоржевскому и "бездарность" по Орехову?
Наконец, разве русский солдат наполнял собою казармы запасных батальонов Петербурга, казармы, наполненные петербургскими дворниками и мастеровыми? При чем здесь солдатский сапог? Сапог вооруженного и невооруженного народа? Где и когда выступал этот сапог против Монарха? Вспомните, каким мрачным и трагическим молчанием была встречена на фронте весть об отречении Государя!

Фраза Тхоржевского напоминает мне утверждение "Часового", что в Mipoeyio войну не было солдат. Не знаю. Суворовых и Скобелевых действительно не было. Но русский солдат и бился, и умирал ничуть не хуже, чем при Суворове и Скобелеве. Ничуть не хуже суворовского умирал и офицерский состав. Разве их вина, что вместо Суворова был Сухомлинов и вместо Скобелева — Архангельский? Разве они, эти солдаты и офицеры, обязаны были заботиться о снабжении и об организации армии? Русский солдат и русский офицер сделали безмерно больше того, на что могла рассчитывать самая буйная и самая требовательная фантазия. Прочтите немецкие мемуары о том, как цепь за цепью гибли эти "солдатские сапоги", дорываясь до штыкового боя. Ведь от этаких описаний в душе вспыхивает и восторг, и ненависть: восторг перед фантастическим мужеством того самого русского солдата, который был и при Суворове, и при Скобелеве, — остался и при Сухомлинове, и ненависть по адресу слоя, среди которого уже не было и не могло быть ни Суворовых, ни Скобелевых.
Нет, не солдатский сапог растоптал Монархию. Ее растоптала клевета Августейших салонов, клевета думской трибуны, клевета еврейской печати. Клевета душила и задушила Монархию, так же как она здесь, в Зарубежье, душит всякую живую силу молодой России.

У Государя Императора в данных исторических условиях был
только один путь — путь Ивана Грозного, Петра Великого и Николая I. Самым безпощадным образом придавить и продавить всю эту гниль. Организовать новую Опричнину, новых потешных, новые шпицрутены или, применяясь к условиям эпохи, нынешних германских штурмовиков. Найти новых Меншиковых, а, может быть, и Скуратовых. Но для этого нужна была безпощадность, которой у Государя Императора не хватало.
Повторяю еще и еще раз свою парадоксальную фразу: Государь
Император для данного слоя был слишком большим джентльменом. Он предполагал, что такими же джентльменами окажутся и близкие Ему люди, и эти люди, повинуясь долгу присяги или, по меньшей мере, чувству порядочности, отстоят, по крайней мере, Его семейную честь. Не отстояли даже Его семейной чести. Ничего не отстояли. Все продали и все предали. Исторически это было местью за Ивана Грозного. Но всякая месть — это в большинстве случаев месть самому себе. Правящий слой "отомстил" и убийством Семьи, и своим собственным самоубийством. Свое собственное самоубийство он заканчивает в эмиграции.
У Государя Императора не хватило безпощадности. Мы должны из этого извлечь свой собственный урок. Государь ушел из жизни, ушел Мучеником. "На крови мучеников созижду Церковь Мою, и врата адовы не одолеют ее". Сейчас, после Революции, распутинская клевета Русской
Монархии уже не одолеет. Холливудский фильм русский народ не
смотрит и смотреть не будет. Профессорские и генеральские мемуары до него не дойдут. Но мученическая гибель Царской Семьи, всей Семьи, до него уже дошла. Если не верите мне, перечитайте Карла Альбрехта, немца, бывшего социалиста, человека, который и мне никак не может простить моего монархизма.
— А какое вам, собственно, дело до моего русского монархизма? Вам, немцам, я никаких советов не даю.
— Нет, как вы можете говорить о монархии? Монархия — это гнет, нагайки, нищета.
Словом — стрижено-брито. Но все-таки Карл Альбрехт отыскал в русских избах Царские портреты, спрятанные под иконами Христа Спасителя, и хранимые под страхом смерти. Вот это есть факт, факт чудовищного значения. А мемуары? Чепуха мемуары. Русскую историю будет определять русский мужик. Он ее всегда определяет. Определит также и солдатский сапог — сапог вооруженного русского мужика. Кое-кого он действительно растопчет. Растопчет безпощадно и окончательно.
Свою статью, пересыпанную намеками на безволие Государя и болезненность Государыни, Тхоржевский заканчивает в нестерпимо высоком штиле:
"Став на колени, жарко молимся мы о Них и с Ними. Чистый блеск Их мученического венца благословит будущую Россию".
И о жаркой молитве позвольте мне уж остаться при особом мнении. Право на жаркую молитву, да еще и на "молитву
с Ними", нужно заслужить. Нужно заслужить покаянием. Собственным покаянием. Если, говоря условно, Милюков кается за счет Тхоржевского, а Тхоржевский кается за счет Милюкова — грош цена обоим покаяниям. Есть и такой в эмиграции дядя — очень известный генерал, ныне председатель одного из отделов Общества ревнителей памяти Государя. Этот ревнитель в те дни, когда больная Царская Семья находилась под арестом в Царском Селе, отклонил просьбу Государыни приехать навестить больных Княжон: ему, видите ли, было политически неудобно. Вот этакий дядя будет "жарко молиться". И будет жарко каяться...
за чужой счет. За счет солдат, офицеров, мужиков, рабочих, политиче- ских противников и политических соседей, но только, избави Бог, не за свой собственный счет. Ибо если покаяться за свой собственный счет, тогда нужно закрыть и орган еврейского либерализма "Последние новости", и орган застойной редакции "Возрождения". Представьте себе Милюкова, который встал бы на колени и начал бы жарко каяться в своей "глупости и измене". Представьте себе Деникина, который честно сказал бы русскому Зарубежью: "Господа, не повторяйте моих ошибок".
Держи карман шире! Милюков свалит на Деникина, Деникин — на Керенского, Керенский — на Корнилова, Тхоржевский — на русского солдата, Архангельский — на немцев, и все они вместе взятые — на Солоневича. Вот кто разлагатель! Вот кто разводит в эмиграции бездарность, безмозглость и безчестность!
У всех этих людей, у каждого из них, есть святое, заветное ме-
сто. У Милюкова оно в еврействе. Вы можете посадить Милюкова на кол, но о вине еврейства он не скажет ни слова. У Тхоржевского, скажем, во внутренней линии со всеми ее предками и потомками. Если он заикнется, его съедят.
И у нас есть наше святое, заветное место — это память мученической Царской Семьи, Семьи, Которая была затравлена потрясающе подлой и безчестной клеветой. И мы, может быть, вправе обратиться к бывшим и проектируемым канцлерам Империи Российской с самой настоятельной просьбой: не лезьте в это святое место грязными сапогами разговорчиков о слабоволии Государя, об истеричности Государыни и о предательстве со стороны русского солдата. Ежели вы хотите судить судом истории — судите раньше всего самих себя. Судите раньше всего свою собственную бездарность, безмозглость и безчестность. И не обливайте грязью Великих Молчащих Мучеников: Царя, Царицу и Народ.
1939 г. Иван СОЛОНЕВИЧ.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

Как страшно вообще оклеветать кого -то даже случайно, это тягчайший из грехов, но наш русский Государь терпел клевету 20 лет. Наверное нет на земле более оклеветанного Человека за всю историю, чем он, только если его Супруга Императрица... Вся ненависть мира сконцентрировалась на ней, из за ее близости к русскому Императору. Крест Царей тяжек, особенно если этот Царь Восприемник Святой Руси - Третьего Рима!