УМЕР ДИССИДЕНТ КОТОРОГО ХОЧЕТСЯ ОПЛАКИВАТЬ
О Советском Союзе
«Сверху молот, снизу серп — это наш советский герб. Хочешь — жни, а хочешь — куй. Все равно получишь ***».
«Каждый день в этой стране начинается с ходьбы на месте».
«Несчастна страна, где простая честность воспринимается в лучшем случае как героизм, в худшем — как психическое расстройство».
«А что говорят советские люди о “загнивающем капитализме”? "Гниет-то гниет, но запах какой!" — и сладостно потягивают носом».
«Частная
собственность — это награблено у трудящихся, значит: грабь
награбленное! Рассуждая строго по-ленински, почему не оправдать
убийство? Ведь человек — смертен, почему не убить его сейчас, все равно ж
умрет? Недаром у него была четверка по логике».
О демократии и свободе
«Освобождение
не приходит к человеку извне. Оно должно прийти изнутри, и пока
большинство из нас не освободилось от подпольной психологии, от жажды
справедливости, по-прежнему будут сидеть по кухням наши потомки и
спорить: когда же все это началось?»
«Демократия — это не уютный дом, красивая машина и пособие по безработице, а прежде всего право бороться и воля к борьбе».
«Сов.
Россия — страна рабов. Никогда у русских не было демократии и не будет.
Они к ней не способны — нечего и пытаться. С нашим народом иначе
нельзя!»
О СТАЛИНЕ
«Как, например, расценил народ разоблачение
культа личности? Когда Сталина вынесли из Мавзолея и похоронили у
кремлевской стены, на его могиле появился венок с надписью: “Посмертно
репрессированному от посмертно реабилитированных”».
«”Самый-то
главный враг народа — Сталин!” Удивительно, как быстро поверили в это
люди, те самые люди, которые два года назад давились на его похоронах и
готовы были умереть за него».
О РАВЕНСТВЕ
«Только на кладбище
обретают люди абсолютное равенство, и если вы хотите создать из своей
страны гигантское кладбище, что ж, тогда записывайтесь в социалисты».
«Удивительная,
страшная и безчеловечная эта мечта о всеобщем абсолютном равенстве. И
как только захватывает она умы людей, так сейчас же кровь рекой и горы
трупов, сейчас же начинают выпрямлять горбатых и укорачивать длинных».
О ВЛАСТИ
«Мы
поняли великую истину, что не винтовка, не танки, не атомная бомба
рождают власть, не на них власть держится. Власть — это покорность, это
согласие повиноваться, а потому каждый, отказавшийся повиноваться
насилию, уменьшает это насилие ровно на одну двухсотпятидесятимиллионную
долю».
«Что черное — это белое, мы уже привыкли. Что красное —
это зеленое, нас убедили. Что голубое — это фиолетовое, мы сами
согласились, черт с ним! Но теперь еще и синее — это не синее, а
желтое?»
О ЛЮДЯХ
«Плохих людей, к сожалению, больше, а люди
замечательные, которых встретишь редко, много сделать не могут. Но жизнь
есть жизнь: много черного и иногда проскакивает что-то светлое. И это
надо очень ценить, потому что по-другому никогда не будет».
«Другое
дело у нас: десятки лет рубили людям головы — и наконец стали-таки
рождаться безголовые люди нового типа. Главное — не унывать, ведь все
это ради всеобщего счастья».
О ПОСТ-СОВЕТСКОЙ РОССИИ
«Я пришел
после путча к российскому руководству и сказал, что нужно провести суд
над КПСС. И если вы не проведете своего рода Нюрнберга или его подобия,
вы никогда этот режим не прикончите, это будет все тянуться до
бесконечности, более того, коммунисты оживут. Это как раненый зверь —
подранка надо добить. Если вы его не добьете, он бросится вам на горло».
«Внутри России поводов для гордости уже не сыщешь».
«Я
не пессимист и очень спокойно ко всему отношусь. Потому что знаю, что
все пройдет. Прошел Советский Союз, пройдет и путинская Россия».
«Сейчас
наша молодежь прямо кричит: “К черту любую идеологию, дайте денег”. Это
черта “поколения Х”, его мечта до тридцати лет раздобыть хотя бы пять
миллионов и уехать на Багамы».
О СТРАХЕ
«Бояться надоедает
очень быстро. Это скучное и физиологически угнетающее состояние.
Избавитесь от него — дольше и лучше жить будете».
«Самое жуткое —
это страх не за себя, а за своих близких. Очень часто именно этим и
угрожали — что с ними что-то сделают. Хотя, когда ты решаешься на
инакомыслие, на сопротивление в несвободных, а особенно тоталитарных
режимах, ты понимаешь, что это возможно и, скорее всего, произойдет. Это
тяжело. Но даже страх за близких не может и не должен влиять на твое
решение».
О СМЕРТИ
«...Я рано понял, что такое смерть. Мы жили
в коммуналке, моя бабушка, которая читала мне Жуковского и Пушкина,
умерла у меня практически на глазах. Я понимал, что это будет и со мной.
При этом я не был религиозен, я понимал, что это исчезновение. Я и не
буду помнить и жалеть, что я так мало пожил, если придется уйти раньше.
Поэтому я никогда не боялся смерти».
Подготовили Ксения Пр., Алена Лобанова
Оставить комментарий