Ю. А. Рейнгардтъ — "Страхъ"

"Два одинаково сильныхъ чувства владѣютъ существомъ человѣка: любовь и Страхъ! Казалось бы, ​противоположные​, ​они​ не могутъ обойтись другъ безъ друга и будто восполняютъ другъ друга. Оба чувства имѣютъ ​безконечные​ оттѣнки и степени.

И нѣтъ ни одного чувства, которое не хранило бы въ себѣ зародышъ любви и Страха. И это одновременно. Если мы разсмотримъ любое чувство: долга, отвѣтственности, ненависти, одиночества и такъ далѣе, то ​неизбѣжно​ откроемъ въ нихъ ​искомые​ нами элементы любви и Страха. Но гдѣ-то на своихъ высшихъ ступеняхъ ​они​ исключаютъ возможность идти рука объ руку и властвуютъ нами ​единоправно​.

Однажды такой всепобѣждающій Страхъ пришлось испытать и мнѣ. Конечно, это не былъ реальный страхъ. Это былъ Страхъ мистическій!

Еще шестилѣтнимъ ребенкомъ я впервые познакомился съ мистическимъ страхомъ, когда продалъ ночью на перекресткѣ двухъ дорогъ «черту» чернаго кота Ваську и когда, годъ спустя, отправился ночью въ лѣсъ рвать цвѣтокъ папоротника. Позже, подросткомъ, на пари приносилъ съ кладбища оставленный тамъ носовой платокъ. Обожалъ баллады ​Уланда​ и всякую "чертовщину". И кончилъ ​тѣмъ​, что ничему больше не вѣрилъ.

Юношей былъ готовъ на всякіе ​головоломныя​ предпріятія и любилъ ощущеніе побѣды надъ испытываемымъ мною страхомъ. Однимъ словомъ, робкимъ я не былъ.

Къ моменту поступленія въ Армію умѣніе побѣждать страхъ обратилось для меня въ нѣкій спортъ, доведенный мною до совершенства. Это было нѣчто похожее на употребленіе одуряющаго средства, дающаго мнѣ полное удовлетвореніе.

Такіе эпитеты какъ "храбрый", "безстрашный", отпускавшіеся по моему адресу моими соратниками, не выдерживали критики самоанализа. Пріятно, но вѣрно ли? Если храбрость ​есть​ способность побѣждать въ себѣ страхъ, то, конечно, я былъ храбръ. Но ужъ безстрашнымъ никогда не былъ! Это состояніе или, вѣрнѣе, его отсутствіе было знакомо мнѣ и, пожалуй, въ гораздо большей степени, ​чѣмъ​ большинству моихъ соратниковъ, которымъ не приходилось бывать въ тѣхъ положеніяхъ, что выпали на мою долю. Вообще, я былъ тѣмъ, ​чѣмъ​ былъ, и не стремился казаться ​тѣмъ​, ​чѣмъ​ не былъ.

Достаточно подробно разбирая ​владѣвшія​ мною чувства, я хочу понять, какимъ образомъ я могъ оказаться въ положеніи, близкомъ къ сумасшествію, подъ вліяніемъ испытаннаго мною страха. Именно страха, а не ужаса, кошмара или сильнаго внезапнаго испуга. Нѣтъ! Только медленно наползающаго, всё ​разрастающагося​ ​непобѣдимаго​ мистическаго Страха!

* * *

Вторая половина Сентъ. 1917 г. 2-ой батальонъ 175-го пѣхотнаго Батуринского полка, послѣ короткой "заварушки" (назвать это боемъ нельзя), занялъ замокъ ​Кейпенъ​. Противникъ, 18-й драгунскій полкъ нѣмцевъ, отошелъ въ замокъ ​Ватрамъ​, что въ двухъ или трехъ верстахъ.

Занявъ ​Кейпенъ​ и выставивъ заставы, батальонъ батуринцевъ расположился на отдыхъ. Офицеры занялись игрой въ преферансъ. Штабсъ-капитанъ ​Базловъ​ зарвался при покупкѣ и рисковалъ остаться безъ трехъ. Его безнадежное положеніе было спасено внезапно появившимся адъютантомъ, который передалъ мнѣ приказаніе командира батальона полковника Негребецкого: прекратить кощунственный грабежъ склепа, производимый солдатами. Игру пришлось оставить.

Вооружившись своимъ тяжелымъ автоматическимъ пистолетомъ ​марки​ "кольтъ", получивъ отъ кого-то изъ офицеровъ маленькій электрическій фонарикъ и взявъ со стола коробку спичекъ, я вышелъ изъ замка и направился въ паркъ, гдѣ въ нѣсколькихъ сотняхъ шаговъ находился фамильный склепъ бароновъ ​Левисъ​ ​офъ​ ​Менаръ​.

Паркъ, который уже обратился въ простой участокъ лѣса съ заросшими травой дорожками, погибшими цвѣтниками, ​нестриженными​ деревьями и даже кое-гдѣ появившимся папоротникомъ, ​тѣмъ​ не менѣе, сохранялъ сказочную красоту. Когда я вышелъ наружу, порывы сильнаго вѣтра несли волны дождя, а высокіе деревья тревожно шептались вершинами, дополняя любимую мною картину подошедшей осени. Безъ единой жуткой мысли шелъ я къ склепу, наслаждаясь окружавшей меня природой. А наступившая ночь придавала всему еще и особую, необъяснимую прелесть.

Фамильный склепъ, куда я теперь направлялъ свои стопы, представлялъ собой продолговатый курганъ или валъ, увѣнчанный крестомъ. Съ трехъ сторонъ скрытый насыпанной землей, онъ имѣлъ со стороны, выходившей въ глубину парка, замурованную кирпичную стѣну въ полтора человѣческаго роста высотой и около сажени шириной. Проникнуть въ склепъ съ трехъ сторонъ кургана не было никакой возможности, такъ что единственнымъ входомъ могла быть только замурованная стѣна. Къ ней я и направился.

Мнѣ даже не понадобилось зажечь мой электрическій фонарикъ: чернымъ пятномъ зіялъ невысокій и неширокій проломъ въ кирпичной стѣнѣ. Я подошелъ къ ​нему​ и крикнулъ: «А ну, ребята, не хватитъ ли бузить? ​Вылазь​!"

Отвѣта не послѣдовало. Мое повторное предложеніе тоже не увѣнчалось успѣхомъ. Недолго раздумывая, я влѣзъ въ проломъ и оказался въ полной темнотѣ склепа. Приготовилъ пистолетъ и зажегъ электрическій фонарикъ. Слабенькій свѣтъ скользнулъ по монументальнымъ каменнымъ саркофагамъ, стоявшимъ у правой стѣны склепа. Перевелъ свѣтъ влѣво и увидѣлъ ту же картину. Картину величайшаго спокойствія! Въ это время у меня не было и проблеска страха.

Но что могло подѣйствовать на меня - это тяжелый запахъ ​разлагающагося​ тѣла. Запахъ этотъ исходилъ изъ открытаго алюминіеваго гроба, на днѣ котораго я разглядѣлъ маленькій и уже оголенный человѣческій черепъ, какую-то гнилую кучу тряпья и небольшое бурое пятно, источавшее убійственный запахъ тлѣнія. Крышка гроба лежала слегка въ сторонѣ. Остатки ​нѣкогда​ имѣвшихся на ней украшеній въ видѣ алюминіевыхъ ангелочковъ (Рафаэля), ясно виднѣлись на ней. Исчезли ​эти​ ангелочки и съ боковъ гроба, равно какъ и алюминіевое Распятіе, находившееся на крышкѣ и оставившее только слѣдъ своего пребыванія. Въ точно такомъ же гробу въ 1905 году хоронили мою мать... И такой гробъ я узналъ сразу!

Однако невыносимый запахъ заставилъ меня идти въ глубину склепа. Освѣщая каждый саркофагъ, я медленно двигался впередъ, пораженный никогда не виданнымъ мною зрѣлищемъ. Данный мнѣ электрическій фонарикъ мало того, что былъ слабъ, но еще вскорѣ обратился въ слегка тлѣющую «папиросу». Тогда мнѣ пришлось прибѣгнуть къ спичкамъ. И если до сихъ поръ я не испытывалъ ничего исключительнаго, то съ этого момента всё измѣнилось. Зажженная мною спичка освѣтила одинъ изъ саркофаговъ. Его крышка была сорвана, а находившійся въ нёмъ гробъ оказался пустымъ. Неровное горѣніе спички погнало по угламъ саркофаговъ ​потревоженныя​ тѣни. Не могу сказать, что мнѣ представилось, но отсутствіе трупа поразило мое воображеніе.

Потушивъ спичку, я долго сидѣлъ въ полной темнотѣ съ зажатымъ въ рукѣ пистолетомъ, ожидая чьего-то нападенія, которое не произошло. Дальше? Дальше во мнѣ еще оставались проблески сознанія и, держа себя въ рукахъ, я продолжалъ осмотръ склепа. Но ​второго​ пустого гроба было достаточно, чтобъ ужасъ окончательно овладѣлъ мною. Моей послѣдней сознательной мыслью было: "Надо возвращаться, грабителей въ склепѣ нѣтъ!"

Но выйти изъ склепа я уже не могъ. Не было во мнѣ больше ни силъ, ни рѣшимости. И до тѣхъ поръ, пока оставалась послѣдняя спичка, я обходилъ склепъ, пугаясь перемѣщающихся тѣней и не рискуя приблизиться къ пролому въ стѣнѣ. Но вотъ погасла и послѣдняя спичка. Меня окружила полная темнота. Явленіе ​Дантова​ ада: гнилая сырость темноты, пропитанной смрадомъ разлагающаяся трупа!

"Уйди! Уйди!" - твердилъ мнѣ какой-то внутренній голосъ. Но я не могъ уйти. Я – уже не я. Какъ я уйду? Сумасшедшая, ненормальная мысль владѣла мною: если я полѣзу головой впередъ, кто-то или что-то схватитъ меня сзади!

И всё же я вылѣзъ задомъ впередъ, держа передъ собой мой кольтъ, вѣроятно, чтобы угрожать исчезнувшимъ покойникамъ. Въ какомъ видѣ появился я передъ моимъ денщикомъ ​Крюковымъ​, я не помню, но на слѣдующій день узналъ, что онъ "отговаривалъ меня на святой водѣ"!

* * * *

Продолженіе этой исторіи хотя не имѣетъ отношенія къ пережитому мною страху, всё же небезынтересно.

При нашемъ выступленіи изъ замка ​Кейпенъ​, гдѣ насъ смѣнила 3-я дивизія, мнѣ пришлось вернуться во второй батальонъ много позже, такъ какъ, находясь въ должности временно исполняющаго обязанности начальника команды траншейныхъ орудій, я долженъ былъ ожидать смѣны моихъ минометовъ, бомбометовъ и пушечекъ ​Гочкиса​. Присоединившись къ батальону уже за замкомъ ​Ватрамъ​, оставленнымъ нѣмцами безъ боя, я началъ обходить позицію, занятую батальономъ, разыскивая наиболѣе ​выгодныя​ мѣста для употребленія своихъ машинъ, предназначенныхъ для массоваго уничтоженія противника.

И вотъ на линіи нашихъ индивидуальныхъ окопчиковъ я замѣтилъ стоявшаго во ​весь​ ростъ человѣка. Кому и зачѣмъ понадобилось это ​нелѣпое​ фанфаронство? Подойдя ближе, я увидѣлъ мумифицированный трупъ, подпертый со спины палкой. Одинъ изъ пропавшихъ изъ гроба покойниковъ!

Пять или шесть революціонно настроенныхъ солдатъ, находившихся позади въ большой вырытой ими ямѣ, пытались успокоить мое возмущеніе: «Да яму ​ничаво​! Онъ усѣ равно помершій!"

Мое указаніе на то, что стоящій во ​весь​ ростъ человѣкъ можетъ привлечь вниманіе нѣмцевъ и вызвать огонь ихъ артиллеріи и, кромѣ всего прочаго, опредѣляетъ линію нашихъ позицій, не произвело на нихъ ни малѣйшаго впечатлѣнія, пока просвистѣвшая надъ головой и разорвавшаяся близко шрапнель не убѣдила ихъ въ справедливости моихъ опасеній. Мумія была снята, а вскорѣ затѣмъ подверглась сожженію.

Вечеромъ при возвращеніи въ команду мой денщикъ преподнесъ мнѣ алюминіевую ложку. Какъ выяснилось изъ его словъ, «у четвертой ротѣ ихъ цѣльную кучу напекли». Къ этой ложкѣ я не притронулся!".