В. А. Никифоровъ-Волгинъ — "Солнце играетъ"

 

 

"Борьба съ Пасхальной Заутреней была задумана на широкую ногу. Въ теченіе всей Страстной недѣли на видныхъ и оживленныхъ мѣстахъ города красовались яркіе ​саженные​ плакаты:

"Комсомольская заутреня!

Ровно въ 12 ч. ночи.

Новѣйшая комедія Антона ​Изюмова​

"Христосъ во фракѣ".

Въ главной роли артистъ Московскаго театра

Александръ ​Ростовцевъ​.

Бездна хохота. Каскады остроумія".

До начала спектакля по ​всѣмъ​ улицамъ города прошелъ духовой оркестръ для зазыва публики. Впереди оркестра ражій дѣтина въ священнической ризѣ и камилавкѣ несъ наподобіе Церковной хоругви плакатъ съ ​изображе​ніемъ​ Христа въ цилиндрѣ. По бокамъ шли комсомольцы съ факелами. Городъ вздрагивалъ. Къ театру шла толпа. Надъ входомъ горѣли красными огнями ​электрическія​ буквы "Христосъ во фракѣ". На всю широкую театральную площадь грохотало радіо — изъ Москвы передавали лекцію "о гнусной роли Христіанства въ исторіи народовъ".

По окончаніи лекціи на ступенькахъ подъѣзда выстроился хоръ комсомольцевъ. Подъ звуки ​бубенчатыхъ​ баяновъ хоръ грянулъ плясовую:

Мнѣ въ молитвѣ мало проку,

Не горитъ моя свѣча.

Не хочу Ильи пророка,

Дайте лампу Ильича!

Толпа заурчала, взвизгнула, раскатилась хохотомъ, подбоченилась, оскалилась, ​хайнула​ бродяжнымъ лѣснымъ рыкомъ:

— Наддай, ребята, поматюжнее!

Три старушки-побирушки,

Два трухлявыхъ старика.

Пусто-пусто въ ​церковушкѣ​,

Не ​сберешь​ и пятака.

— Шибче! Прибавь ходу! Позабористѣе!

Ахъ, яичко мое, да не расколото,

Много Божьей ерунды намъ ​напорото​!

— ​Сла​-а-​бо​! Го-о-​рь​-ко!

— Про Богородицу спойте!.. Про Богородицу!

Въ это время изъ маленькой церкви, стоявшей неподалеку отъ театра, вышелъ пасхальный крестный ходъ. Тамъ было темно. Людей не видно — ​однѣ​ лишь свѣчи, тихо ​идущія​ по воздуху и ​поющія​ далекимъ родниковымъ всплескомъ: "Воскресеніе Твое ​Христѣ​, Спасѣ, ​Ангели​ поютъ на Небеси"...

Завидѣвъ Крестный Ходъ, хоръ комсомольцевъ еще ​пуще​ разошелся, пустивъ въ ​прискачку​, съ гиканьемъ и свистомъ:

Эй ты, яблочко, катись

Вѣдь дорога скользкая.

Подкузьмила всѣхъ святыхъ

Пасха комсомольская.

​Пасхальныя​ свѣчи остановились у церковныхъ вратъ и запѣли: "Христосъ ​Воскресе​ изъ мертвыхъ..."

Большой театральный залъ былъ переполненъ. Первое дѣйствіе изображало алтарь. На декоративномъ престолѣ — бутылки съ виномъ, графины съ настойками, закуска. У престола, на высокихъ ресторанныхъ табуретахъ сидѣли священники въ полномъ облаченіи и чокались церковными чашами. Артистъ, облаченный въ дьяконскій стихарь, игралъ на гармоніи. На полу сидѣли монашки, перекидываясь въ карты. Залъ раздирался отъ хохота. Кому-то изъ зрителей стало дурно. Его выводили изъ зала, а онъ урчалъ по-звѣриному и, подхихикивая, кивалъ на сцену съ лицомъ, искаженнымъ и бѣлымъ. Это еще больше разсмѣшило публику. Въ антрактѣ говорили:

— Это цвѣточки... ягодки впереди! Вотъ, погодите... во второмъ дѣйствіи выйдетъ ​Ростовцевъ​, такъ ​всѣ​ помѣшаемся отъ хохота!

Во второмъ дѣйствіи, подъ вихри изступленныхъ овацій, на сцену вышелъ знаменитый Александръ ​Ростовцевъ​.

Онъ былъ въ длинномъ бѣломъ хитонѣ, мастерски загримированный подъ Христа. Онъ несъ въ рукахъ золотое Евангеліе.

По ходу пьесы артистъ долженъ былъ прочесть изъ этой книги два Евангельскихъ стиха изъ заповѣдей блаженства. Медлительно и ​священнодѣйственно​ онъ подошелъ къ аналою, положилъ Евангеліе и густымъ волновымъ голосомъ произнесъ:

— Вонмемъ!

Въ залѣ стало тихо.

​Ростовцевъ​ началъ читать:

— Блаженны ​нищіе​ духомъ; ибо ихъ ​есть​ Царство Небесное... Блаженны ​плачущіе​, ибо ​они​ утѣшатся...

Здѣсь нужно было остановиться. Здѣсь нужно было произнести обличительный и страшный по своему кощунству монологъ, заключивъ его словами:

— Подайте мнѣ фракъ и цилиндръ!

Но этого не послѣдовало. ​Ростовцевъ​ неожиданно замолчалъ. Молчаніе становится до того продолжительнымъ, что артисту начинаютъ шикать изъ-за кулисъ, махать руками, подсказывать слова, но онъ стоитъ, словно въ лунномъ оцѣпенѣніи и ничего не слышитъ.

Наконецъ онъ вздрагиваетъ и съ какимъ-то испугомъ смотритъ на раскрытое Евангеліе. Руки его нервно теребятъ хитонъ. По лицу проходятъ судороги. Онъ опускаетъ глаза въ книгу и вначалѣ шепотомъ, а потомъ ​всё​ громче и громче начинаетъ читать дальше:

— Блаженны ​алчущіе​ и ​жаждущіе​ правды, ибо ​они​ насытятся. Блаженны ​милостивіи​, ибо ​они​ помилованы будутъ...

Власть ли его чудеснаго голоса, обаяніе ли артистическаго его имени, ночная ли тоска по этимъ гонимымъ и оплеваннымъ словамъ Нагорной Проповѣди, образъ ли ​живаго​ Христа всталъ передъ глазами, вызванный кощунственнымъ перевоплощеніемъ артиста, — но въ театрѣ стояла такая тишина, что слышно было, какъ звенѣла она комаринымъ жужжаніемъ.

И въ эту тишину шли, какъ ​пасхальныя​ свѣчи вокругъ Церкви, слова Христа:

— Вы свѣтъ ​міра​... любите враговъ вашихъ... и молитесь за обижающихъ васъ и гонящихъ васъ...

​Ростовцевъ​ прочиталъ всю главу, и никто въ залѣ не пошевельнулся. За кулисами топали ​взволнованные​ ​быстрые​ шаги, и раздавался громкій шепотъ. Тамъ увѣряли другъ друга, что артистъ шутитъ, это его излюбленный трюкъ, и сейчасъ, молъ, ударитъ въ темя публики такимъ "колѣнцемъ", что ​всё​ превратится въ веселый пляшущій дымъ!

Но на сценѣ произошло еще болѣе неожиданное, заставившее впослѣдствіи говорить почти всю совѣтскую страну.

​Ростовцевъ​ перекрестился четкимъ медленнымъ крестомъ и произнесъ:

— Помяни мя, Господи, ​егда​ ​пріидиши​ во Царствіе Твое!..

Онъ еще что-то хотѣлъ сказать, но въ это время опустили занавѣсъ.

Черезъ нѣсколько минутъ публикѣ объявили:

— По причинѣ неожиданной болѣзни товарища Ростовцева сегодняшній нашъ спектакль не состоится".