Мемуары Н. Н. Смоленцева-Соболя Часть II

 

"Послѣ раненія Георгій ​Анисимова​ направляютъ командиромъ пулеметной команды на бронепоѣздъ Свобода Россіи. Чего онъ не ожидалъ увидѣть, это какой разбродъ среди личнаго состава. Деморализація. Нижніе чины пьютъ водку съ мобилизованными офицерами. А офицеры ведутъ ​пораженческія​ рѣчи. Съ кѣмъ воюемъ? Со своими воюемъ! Мужики только до ​мира​ и воли добрались. А тутъ мы и наши генералы. Ну, да, долгъ, господа, ​всё​ это ​несомнѣнно​! Долгъ надо выполнять, господа!

Командиръ бронепоѣзда полкъ. Огольцовъ оказался изломаннымъ человѣкомъ. Изломаннымъ физически: раненія и контузіи на Великой войнѣ, тифъ, отъ котораго онъ едва не умеръ. Цѣлыми днями онъ, - лицо сѣрое, губы сухіе, глаза ​мертвые​, - сидѣлъ въ станціонномъ помѣщеніи, курилъ, пилъ чай и водку, чертилъ что-то на листкѣ бумаги. Но еще больше полковникъ былъ изломанъ морально: полная безвѣстность насчетъ семьи, постоянное ожиданіе плѣна...

Николай Станиславовичъ, я нашелъ въ своей пулеметной командѣ вотъ ​эти​ ​большевицкіе​ листки, - Георгій ​Анисимовъ​ выложилъ передъ своимъ начальникомъ нѣсколько листовокъ. Огольцовъ пожалъ плечами.

Кто-то на подозрѣніи? Нѣтъ? Не можемъ же мы арестовать всю команду...

Паровозы постоянно стояли съ холодными котлами. Практически это означало полную беззащитность бронепоѣзда. ​Паровозныя​ бригады часто мѣнялись. ​Однѣ​ куда-то исчезали. На смѣну имъ приходили другіе. ​Расхлябанныя​, ​крикливыя​. Глушили разбавленный спиртъ съ артиллеристами и пулеметчиками. Вели разговоры о близкомъ окончаніи войны: никому не остановить сокрушающій Красный валъ! Надо сдаваться...

Послѣ пораженія подъ Челябинскомъ это было основнымъ настроеніемъ у многихъ. Георгій ​Анисимовъ​ подалъ рапортъ о переводѣ его въ любую другую строевую часть. Черезъ станцію проходила Волжская кавбригада полковника ​Нечаева​. Нечаевцы, ​опаленные​ боями, но не ​утратившіе​ воинскій духъ, были рады увидѣть въ своихъ рядахъ молодого поручика, знатока пулеметовъ. Большинство изъ Добровольцевъ.

Полковникъ лично побесѣдовалъ съ Георгіемъ ​Анисимовымъ​:

— Были у ​Каппеля​? Спрошу позже о васъ, поручикъ. Покажете себя въ бою.

Онъ дрался съ нечаевцами на Тоболѣ и подъ Петропавловскомъ. Сидѣлъ на курганѣ съ двумя пулеметами, пулеметной командой о двѣнадцати стрѣлкахъ и съ двадцатью казаками. ​Красные​ густо шли. Пулеметчики, почти ​всѣ​ фронтовики съ Великой войны, держались серьезно и независимо. Если за ​Ишимъ​ насъ столкнутъ, господинъ поручикъ, побѣжитъ народишко... Значитъ, намъ здѣсь стоять!

Два Красныхъ полка возлѣ этой переправы черезъ безымянную рѣчушку пучились-корячились безъ толку четыре дня. Подтянули артиллерію, вызвали аэропланы. Ничего не увидѣли со своихъ аэроплановъ ​Красные​ летчики. Только курганы, да степь, да камыши, да тоненькая лента рѣчонки.

Когда на пятый день двинулись огромными силами, то вдругъ сбоку налетѣли на нихъ казаки. Со свистомъ, съ гиканьемъ, неодолимой лавой шли. Откуда взялись, никто не знаетъ. Перерубили артиллерійскую прислугу, обозныхъ, инженерную роту, штабныхъ Краснаго полка.

И подхвативъ своихъ, весело перескочили черезъ рѣчонку. А заодно сожгли единственный паромъ. Оказались сотней казачьяго генерала ​Мамаева​. Велъ ихъ хорунжій ​Поливановъ​, молодой, удалой, съ тонкими подбритыми усиками.

Ночью сидѣлъ ​Анисимовъ​ у костра мамаевцевъ. Жарили мясо, пили ромъ, захваченный у Красныхъ. И тотъ же хорунжій, къ удовольствію своихъ казаковъ, выводилъ красивымъ звонкимъ голосомъ:

Какъ на дикій берегъ,

какъ на черный ​ерикъ​

выгнали казаки

сорокъ тысячъ лошадей...

***

Черезъ мѣсяцъ Георгій узналъ о судьбѣ своего бывшаго бронепоѣзда - онъ былъ взятъ налетомъ партизанъ, вся команда его была порублена и перевѣшана. Полковника ​Огольцова​ пытали, потомъ обезглавили и бросили его изуродованный трупъ на станціи. Вмѣстѣ съ нимъ погибли ​всѣ​ девять офицеровъ и два десятка нижнихъ чиновъ. Партизаны плѣнныхъ и сдающихся не щадили. Имъ некуда было ихъ дѣвать.

Вотъ такіе лапти-армяки-да-треухи!

Съ остатками нечаевцевъ продѣлалъ ​Анисимовъ​ ​вѣсь​ Ледяной Сибирскій походъ. Жуткій то былъ походъ. Качалась въ сѣдлахъ казачья рать, тоже ​всѣ​ ​обледенѣлые​, въ сосулькахъ на бровяхъ и усахъ, въ овчинныхъ тулупахъ, въ шерстяныхъ обмоткахъ и бабьихъ шаляхъ на головахъ и черезъ грудь. Шли стрѣлки, намотавъ на головы покрывала, скатерти, шарфы, рогожи. Брели ​измученные​ артиллеристы, бросая орудія, ​зарядные​ ящики, сани и ​сибирскіе​ ​кошевы​ съ запасными частями.

Тянулся безконечный обозъ по ​Щегловской​ тайгѣ. Какъ и ​всѣ​, ​Анисимовъ​ ​всѣ​ ​этѣ​ тысячи верстъ мерзъ, голодалъ, надрывался, помогая конямъ вытаскивать возки и сани, грѣлся у огромныхъ костровъ. Грызъ мороженую конину, запивая спиртомъ. ​Тѣмъ​ же спиртомъ растиралъ себѣ ​обмороженныя​ руки и ноги. Хоронилъ погибшихъ отъ тифа и ранъ, заливая ихъ водой. На ​всёмъ​ протяженіи хода стояли ​этѣ​ ​ледяныя​ могилы - съ замерзшими трупами въ нихъ.

Запомнилъ, какъ стоялъ какой-то полковникъ передъ потухшими кострами. А вокругъ костровъ - десятки людей, на бочкахъ, на кедровомъ лапникѣ, на клочкахъ ​сѣна​. Полковникъ, маленькій, съ заиндевѣлымъ лицомъ, кричитъ:

​— Перемрете​, братцы! Айда! Не спать! Вставайте!

Его люди даже не шевелятся.

Такъ черезъ нихъ и прошли потомъ не​сгибаемые​ ​Ижевцы​ генерала ​Молчанова​, шибко пробѣжали ​Уфимцы​ генерала ​Пучкова​, ватагой валили ​Уральцы​ полковника ​Бондарева​, пытались держать строй ​Сибирцы​ подполковника Мейбома.

Мимо промелькнулъ возокъ съ генераломъ ​Каппелемъ​. Ѣхалъ Владиміръ ​Оскаровичъ​ вмѣстѣ съ генераломъ Сахаровымъ. У обоихъ сосульки на усахъ и бородахъ. Въ другомъ возкѣ везли горящаго въ тифозной горячкѣ генерала Имшенецкого.

Въ Читѣ, въ январѣ 1920 года Георгій ​Анисимовъ​ хоронилъ генерала ​Каппеля​. Стоялъ въ рядахъ офицерскихъ чиновъ каппелевцевъ. Многіе плакали - нѣтъ, это ледяной вѣтеръ выбивалъ слезы изъ глазъ. ​Каппеля​ любили, ему вѣрили. Георгій ​Анисимовъ​ никогда не забудетъ, какъ пришелъ онъ на квартиру Владиміра ​Оскаровича​. И какъ тотъ сказалъ ему: Я своихъ, съ кѣмъ дрался подъ Казанью, безъ чая не отпускаю...

За Сибирскій походъ приказомъ главнокомандующаго генералъ-лейтенанта Войцеховского поручикъ Георгій ​Анисимовъ​ былъ произведенъ въ штабсъ-капитаны.

Потомъ былъ Харбинъ. 1921 годъ.

Тысячи и тысячи ихъ, русскихъ воиновъ выбросило въ Китаѣ. Кто-то попалъ въ роскошный торговый Шанхай, кто-то въ казарменный и ​смурной​ ​Гиринъ​, кто-то оказался въ Мукденѣ и Тяньцзинѣ. Георгій ​Анисимовъ​ оказался въ русскомъ Харбинѣ.

Трудное ​житье​ на ​Нахаловкѣ​. То въ одной халупѣ, то въ другой, подъ ​камышевой​ крышей. Рыбачилъ съ казаками. Пилъ съ ними ​ханшинку​, пѣлъ съ ними ​старыя​ казачьи пѣсни. Пытался хоть какъ-то устроиться въ городѣ. Придирки китайскихъ властей. Подойдетъ такой босоногій полицейскій и давай палкой махать. Гдѣ паспортъ? Какъ сюда попалъ?

— Какъ попалъ? По желѣзной дорогѣ пріѣхалъ, - спокойно отвѣчалъ Георгій и такъ смотрѣлъ на китайца, что тотъ палку опускалъ.

Нашелъ работу на Пристани. Временную и дешевую, но работу. Долженъ былъ съ Пристани до ​Модягоу​ съ лоткомъ пройтись. Потомъ по улицамъ ​Модягоу​ гулять, что тотъ самый офеня. Первая кучерявая бородка скрывала румянецъ стыда. Георгіевскій кавалеръ, боевой штабсъ-капитанъ - и торгуетъ жареными земляными орѣшками, соленой фисташкой, китайскими конфетами, о ​которыя​ только зубы поломать, а еще сахарной ватой, карамельками да пакетиками съ изюмомъ.

О матери и сестрѣ ни на мигъ не забывалъ. Друзья кто на вечеринку, кто на свиданіе, кто за учебники. Онъ же... Что тѣ китайцы, хватался за любую работу. Шестнадцать часовъ, двадцать часовъ въ день - ​всё​ нипочемъ. Ты только плати, хозяинъ. Изъ нищенскаго заработка откладывалъ на тотъ часъ и день, когда сможетъ вывезти ихъ на волю изъ совѣтской кабалы.

Съ армейскими чинами связи не порывалъ. Едва генералъ ​Молчановъ​ объявилъ, что идетъ въ походъ на Хабаровскъ, штабсъ-капитанъ ​Анисимовъ​ тутъ какъ тутъ: Ваше Превосходительство, вотъ мой послужной списокъ. Знаю пулеметы, почитай, всѣхъ системъ... Служилъ подъ командой генерала ​Нечаева​. Если Дмитрій ​Низовскихъ​ съ вами, то онъ можетъ дать мнѣ рекомендацію.

Генералъ ​Молчановъ​ былъ худой, длинноусый, съ глубоко-посаженными умными и печальными глазами. На плечахъ у него были ​простые​ ​матерчатые​ погоны съ синимъ кантомъ.

— Вы знали ​Низовскихъ​?

— Такъ точно, Ваше Превосходительство!

— У меня въ отрядѣ мы попроще, Георгій. Можете называть меня просто по имени-отчеству...

— Хорошо, Викторинъ Михайловичъ.

Съ генераломъ ​Молчановымъ​ бралъ Хабаровскъ въ 1922-омъ. Командовалъ пулеметнымъ взводомъ. Подъ селомъ Спасскимъ сдерживалъ натискъ густыхъ совѣтскихъ цѣпей. Велъ убійственный огонь изъ своихъ трехъ пулеметовъ. Уже зеленую ракету пустили позади: отходить! Уже и по телефону ему самъ Викторинъ Михайловичъ приказалъ: отходить! Уже и прислалъ коннаго офицера съ приказомъ: отходить!

— Нѣтъ, Володя, - кричалъ Георгій офицеру. - Мало я еще Красной сволочи перебилъ! Страсть, погибнуть хотѣлъ въ томъ бою. Понялъ, что не удержать имъ Спасскаго. Но не могъ больше представить себѣ, что онъ будетъ опять въ Харбинѣ торговать фисташкой и карамельками. Нѣтъ жизни внѣ родины, нѣтъ жизни безъ Россіи!

— Подходи, нечисть! Карамельки - три копейки... Нажретесь вы у меня!

Направили ​Красные​ на ту сопку огонь своихъ батарей. Смѣшали взрывами снѣгъ и землю, людей и лошадей, ледъ, огонь, металлъ и дерево. Контуженный, изсѣченный осколками, ничего не соображающій, былъ выхваченъ штабсъ-капитанъ ​Анисимовъ​ изъ того ада казакомъ. Подхватилъ его ​уссуріецъ​, полетѣлъ прочь, что тотъ вѣтеръ въ заснѣженной степи. Очнулся Георгій на саняхъ, бокъ стынетъ отъ вытекшей крови. Поднялъ голову. Сани ползутъ по заснѣженному простору застылъ Амуръ-батюшка, подложилъ подъ полозья свою мощную ледяную грудь.

***

Только оклемался отъ раненій да контузіи, сразу же связался съ такими же, какъ и онъ, ​несмирившимися​. Поѣхалъ къ атаману ​Семенову​. Велъ съ нимъ трудный разговоръ. У ​Семенова​ была непріязнь съ каппелевцами и лично съ ген. ​Молчановымъ​. Доходило до стрѣльбы. Но въ этого молодого штабсъ-капитана (неужели вамъ всего 23 года?) атаманъ Семеновъ повѣрилъ. Направилъ его къ своимъ людямъ.

Четыре раза ходилъ штабсъ-капитанъ ​Анисимовъ​ на совѣтскую территорію. Всякій разъ устраивалъ жестокую войну. Начиналъ съ неуловимаго броска черезъ границу. По секретнымъ тропкамъ, черезъ ​потайные пути. Захватывали рабочій поселокъ или ​село​. Гепеушниковъ кончали на мѣстѣ. Милиціонерамъ предлагали переходить на правую сторону. Многіе переходили. На партизанъ съ "той стороны" смотрѣли со страхомъ и надеждой.

Хорошо чувствовалъ людей Георгій ​Анисимовъ​. Объявлялъ: Не бойтесь, поживите свободно, пока мы здѣсь! И заводилъ ​народныя​ ​гулянія​: изъ колхозныхъ закромовъ приказывалъ выкатывать бочки съ рыбой, ящики съ сухофруктами, консервами и другими продуктами питанія. Его партизаны раздавали обнищалымъ колхозникамъ зерно, мануфактуру, обувь со складовъ. Не безъ выпивки, конечно. Шла въ ходъ совѣтская ​рыковка​, которой на складахъ оказывалось сотни и сотни бутылокъ. Но безмѣрнаго осатанѣлаго пьянства ​Анисимовъ​ не допускалъ.

Пьяный - ни на лошадь, ни даже пѣсню не споетъ...

Его партизаны, какъ на подборъ, молодцы, усачи, бородачи, изъ казачьихъ родовъ, изъ кержацкихъ заимокъ, сами не ​охальничали​ и мѣстнымъ не позволяли. А вотъ пѣсни пѣли - что тамъ хоръ ​Жарова​! Такіе ​красивыя​ пѣсни ​подсовѣтскій​ народъ уже и позабылъ.

Любо, братцы, любо!

Любо, братцы, жить!

Съ нашимъ атаманомъ

Не приходится тужить...

​Краснюки​ злобились. Гудѣли провода, трещали телеграфы, передавали приказы. Поднимались въ воздухъ ​авіоны​. Стягивались въ районъ ​совѣтскія​ ​регулярныя​ войска. Перебрасывались ​карательныя​ части. Въ снѣгъ, въ метель, въ морозъ! Шли пѣшими и конными колоннами. Затягивали петлю.

Попѣвъ задушевно да попраздновавъ въ ​волюшку​, отбивались отъ карателей ​Бѣлые​ партизаны. Уходили въ сопки, исчезали въ снѣгахъ, растворялись въ туманахъ. Иногда, послѣ густой частой перестрѣлки, оставляли послѣ себя капли крови алой. Шли по этимъ слѣдамъ каратели, волчьими стаями тянулись. Казалось, вотъ-вотъ схватятъ ​они​ раненаго! Вотъ, за слѣдующимъ поворотомъ, вонъ въ той ложбинкѣ... Только вдругъ въ утоптанной ложбинкѣ исчезали и слѣды, и капли крови. Будто прилетѣли за Бѣлыми ​огромные​ орлы и унесли ихъ на своихъ крыльяхъ. А вокругъ стояли двухсотлѣтніе кедры. И сверкалъ снѣгъ милліонами яркихъ отблесковъ на ихъ пышныхъ вѣтвяхъ.

Послѣдній походъ оказался малоудачнымъ для Георгія ​Анисимова​. Видать, большевицкая агентура сработала. Ждали ихъ гэпэушники на той сторонѣ. Встрѣтили ​ружейно​-пулеметнымъ огнемъ. ​Анисимовцы​ сразу потеряли трехъ человѣкъ. Другіе разсыпались по тайгѣ. Иди-ка, поищи, краснючокъ!

Труднѣе всего оказалось командиру. Засѣла совѣтская пуля въ ногѣ штабсъ-капитана. Какъ выскочилъ, одинъ Господь вѣдаетъ. Шелъ по горнымъ ручьямъ-перекатамъ. Брелъ по тайгѣ. Ихъ послѣднихъ силъ ползъ на ​острыя​ сопки. Въ потаенномъ зимовникѣ, еще тамъ, на совѣтской землѣ, самъ себѣ выковырялъ пулю. Чуть кровью не изошелъ до смерти. Потомъ въ забытьи двое сутокъ. Очнется отъ ​нестерпимаго​ холода, подброситъ полѣнья въ печку, отъ головокруженія опустится на старую, прошлогоднюю хвою... Едва дошелъ до своихъ...

***

Да, ну ​отвоевавшись​, затосковалъ по мирной жизни. Послѣ лагеря въ ​Гиринѣ​, сдавъ винтовку и ​всѣ​ ​боевые​ причиндалы, подался въ Харбинъ. Нашелъ работу въ ремонтныхъ мастерскихъ. Ихъ, Ижевскихъ, тамъ собралось человѣкъ тридцать. Кто сумѣлъ семьи загодя черезъ границу перебросить, тотъ и молодецъ. Теперь каждый день щи съ мяскомъ, а то ​шанежки​ съ молочкомъ. А кто не успѣлъ? Плачь, рви волосы, посыпай голову пепломъ. Одинъ какъ перстъ. Хорошо, хоть когда свои пригласятъ, тамъ на ​Маслену​, на Пасху, на Троицу, на день рожденія иль именины. Только не всякъ день тѣ именины, не каждый мѣсяцъ и ​Маслена​...

Тутъ ни водочка харбинская, ни ​ханшинка​ китайская грусть-тоску не разгонятъ по мило Россіи матушкѣ-е.

Еще ​совѣтскіе​ агенты масла подливаютъ:

— Родина вамъ ​всё​ простила. Что вамъ дѣлать здѣсь, среди этихъ косоглазыхъ образинъ? Живете, какъ на вокзалѣ. Оно и ​есть​, почитай, на вокзалѣ. Это у генераловъ да полковниковъ чемоданы добромъ набиты, живутъ и здѣсь въ хоромахъ, у васъ же, трудового народа, ​однѣ​ котомки ​холщовыя​. Экіе недотепы. Возвращайтесь домой, къ своимъ...

И вѣдь пошли, ​нѣкоторые​ нашлись, назадъ. Поѣхали. Обратъ въ С. С. С. Р.".