Ю. Д. Безсоновъ — "Двадцать шесть тюремъ и побѣгъ съ Соловковъ" (1928 г.)

 

 

"​Всё​ ​тоть​ же дворъ... Конвой... Вокзалъ... Но ​всё​ не то... Я самъ не ​тоть​...

Что же измѣнилось?

Всё​. И отношеніе къ людямъ... И къ себѣ, и къ фактамъ и къ судьбѣ... ​Всё​ новое... Я какъ то мягче, чище сталъ. И люди будто измѣнились. На путь Христа я твердо всталъ и не сойду... Ему я покорюсь...

Не выдержишь! Вѣдь ты же сдалъ... Вѣдь нѣтъ ужъ силъ... Вѣдь ты на каторгу идешь. Нужна борьба... Не выдержишь!.. Мнѣ разумъ говорилъ.

Но я спокоенъ былъ. Я силу чувствовалъ и зналъ: — Пока я съ Нимъ и Онъ со мной, — я побѣдитель.

Дверь вагона раскрылась и въ коридорѣ послышался топотъ ногъ нѣсколькихъ человѣкъ...

Что то вносили... Въ дверяхъ замялись... Шла руготня...

– Да ну, ... Нечего тамъ канителиться!... Вали ​её​ на полъ!... 

Что то тяжелое, мягкое, шлепнулось объ полъ и потомъ стукнулось.

– Берись за веревки!.. Тащи!..  – опять послышался голосъ.

И опять топотъ ногъ...

Я подвинулся къ рѣшеткѣ и увидѣлъ: По узкому коридору, выставивъ впередъ руку, бокомъ, маленькими шажками шелъ конвоиръ. На правой рукѣ у него была намотана веревка, и онъ тащилъ за собой безпамятную, въ разорванномъ на груди ​

платье

​, связанную по рукамъ и ногамъ женщину.

Въ моемъ вагонѣ ихъ было восемь.

При вывозѣ изъ тюрьмы, эта не давалась взять... Тогда ​её​ избили, связали къ, несмотря на сильный морозъ, такъ, какъ она была, въ одномъ ​платьѣ​, положили на сани и привезли. По дорогѣ она потеряла сознаніе.

Другая, во время пути, разсказала намъ свою исторію:

Она крестьянка. Вдова. У ​нея​ былъ грудной ребенокъ. За недостаткомъ хлѣба, вмѣстѣ съ ребенкомъ она ушла изъ деревни и нанялась уборщицей въ школу. Завѣдующій школой былъ коммунистъ. Вскорѣ же послѣ ​ея​ поступленія, онъ началъ къ ней приставать. На связь она не пошла, и онъ ей отомстилъ. — ​Её​ обвинили въ контрабандѣ, арестовали, долго держали въ тюрьмѣ и около года тому назадъ сослали въ Соловки. Не желая разставаться съ ребенкомъ, она взяла его съ собой. Дѣтей тамъ держать не разрѣшается, и съ обратнымъ этапомъ, ​её​ отправили въ Псковъ, увѣривъ, что дѣло тамъ пересмотрятъ, и ​её​ можетъ быть оправдаютъ. Въ Псковѣ ​её​ вызвали какъ бы на допросъ. Ничего не подозрѣвая, она, передавъ ребенка своей товаркѣ по камерѣ, пошла къ слѣдователю. Онъ задалъ ей какіе-то вопросы и быстро отпустилъ въ камеру. Ребенка своего она больше не видѣла. И вотъ теперь, ​её​ уже второй разъ везутъ въ Соловки. Она просила ей помочь. Я передаю ​ея​ просьбу.

Везли насъ скоро. Наши вагоны были прицѣплены къ пассажирскому поѣзду. Черезъ три дня утромъ мы прибыли въ горъ. ​Кемь​. Здѣсь насъ должны были передать на вѣтку и отвезти за 12 верстъ на Поповъ Островъ, соединенный съ материкомъ дамбой и желѣзнодорожнымъ мостомъ. Это былъ одинъ изъ острововъ Соловецкаго Лагеря особаго назначенія. Наша каторга.

Часа въ два дня, дверь въ вагонъ шумно растворилась и въ него, въ полушубкахъ, валенкахъ, съ револьверами на боку, ввалились два какихъ то типа. Отъ обоихъ пахло спиртомъ. За ​панибрата​ поздоровавшись съ начальникомъ конвоя, одинъ изъ нихъ сейчасъ же обратился къ ​нему​ съ вопросомъ:

– Ну, какъ?.. Женщинъ привезъ?.. Показывай!» И ​они​ вмѣстѣ подошли къ отдѣленію женщинъ.

Среди нихъ была видная блондинка: ​Ея​ мужа разстрѣляли, а ​её​ сослали на 10 ​лѣтъ​. Дорогой она держала себя скромно, плакала и видимо была очень удручена.

— Ну ка, ты! Повернись! — обратился къ ней одинъ изъ типовъ. 

Блондинка продолжала сидѣть спиной къ рѣшеткѣ.

— Тебѣ говорятъ... — повторилъ онъ.

— Всю дорогу морду воротитъ — сказалъ начальникъ конвоя.

— Ну, ничего, ​пооботрется​. А недурна! — мотнувъ головой проговорилъ онъ и пошелъ по вагону.

— Ты за что? —Ты за что?» Спрашивалъ онъ идя по коридору.

— Вы за что? — спросилъ онъ одного изъ ѣхавшихъ со мной офицеровъ, остановившись у нашего отдѣленія.

— По 61-ой статьѣ... За контръ-революцію, — отвѣтилъ тотъ.

— А, значитъ по одному дѣлу. Пріятно... На сколько?

— На три года.

— Мало!.. Я тоже былъ на три, два отсидѣлъ, еще три прибавили. Итого четыре. Ну до свиданія.— прибавилъ онъ и, хлопнувъ дверью, въ сопровожденіи другого типа, вышелъ изъ вагона.

– Это вашъ будущій командиръ полка и завѣдующій карцерами», – сказалъ намъ, указывая по ихъ направленію одинъ изъ конвоировъ. «Поѣхали ловить шпіона... Сегодня бѣжалъ изъ Лагеря. Тоже бывшій офицеръ»... Прибавилъ онъ.

Я ничего не понималъ. Бывшій офицеръ! Онъ же командиръ полка! Онъ же арестованный. Ловитъ бѣглецовъ. Съ ​Соловковъ​ можно бѣжать. Почему онъ самъ не бѣжитъ? Трудно было на мой взглядъ совмѣстить это, и понялъ я это только на Соловкахъ...

На ​Поповомъ​ островѣ было только три «административныхъ лица» изъ центра. ​Началъникъ​ Лагеря Кирилловскій и его два помощника: одинъ по административной, другой по хозяйственной части. ​Всѣ​ ​остальныя​ мѣста занимались арестованными же.

Тонко и умно ​построили​ большевики Соловецкую каторгу... Да собственно и всю свою Россію. Лишивъ людей ​самаго​ необходимаго, то ​есть​ пищи и крова, ​они​ же дали имъ и выходъ. Хочешь жить, то ​есть вмѣсто полагающихся тебѣ 8-ми вершковъ наръ, имѣть отдѣльную ​нару​ и получать за счетъ другихъ лучшую пищу, становись начальникомъ. Дави и безъ того несчастныхъ людей, дѣлайся мерзавцемъ, доноси на своего же брата, выгоняй его голаго на работу... Не будешь давить, будутъ давить тебя. Ты не получишь 3-х лишнихъ вершковъ койки, лишняго куска рыбы и ​здохнешь​ съ голоду.

И люди идутъ на компромиссъ. Да и удержаться трудно, вѣдь, вопросъ идетъ о жизни и смерти..

То же дѣлается и во всей Россіи, но на Соловкахъ это наиболѣе рѣзко выявлено.

Однимъ изъ такихъ поддавшихся людей и былъ нашъ будущій командиръ полка, знаменитый Ванька ​Темновъ​, теперь покойникъ. Его разстрѣляли. Онъ бывшій Бѣлый офицеръ. За участіе въ Бѣлыхъ войскахъ попалъ на Соловки. ​Ѣсть​ было нечего, онъ подался и дошелъ до должности командира полка Но я никакъ не могу сказать, что это былъ совершенно отрицательный типъ. Онъ хотѣлъ жить, дѣлалъ свою «карьеру», но никогда не давилъ своего брата — «контръ-революціонера» т. е. арестантовъ отбывающихъ наказаніе по контръ-революціоннымъ статьямъ. Его разстрѣлъ еще разъ подтверждаетъ, что для того, чтобы служить Совѣтской власти нужно ​изгадиться​ до конца. Онъ не дошелъ до этого конца и, какъ непригодный для Совѣтской власти элементъ, былъ уничтоженъ.

Привели меня въ роту передъ началомъ вечерней повѣрки. Большой баракъ, шаговъ 100 въ длинну и 20 въ ширину. Несмотря на морозъ, дверь открыта, и несмотря на открытую дверь, ужасающій воздухъ... Внизу морозъ, наверху нечѣмъ дышать. Испаренія немытаго тѣла, запахъ трески, одежды, табаку, сырости — ​всё​ смѣшалось въ густой туманъ, сквозь который еле мерцали двѣ 10-​ти​ ​свѣчевыя электрическія лампочки.

​Всѣ​ арестанты были дома... Нары въ 4 ряда, идущія въ длину барака, были сплошь завалены лежащими и сидящими на нихъ людьми... ​Изможденныя​, ​усталыя​ лица... Подъ лампочками грудой стоятъ ​голыя​ тѣла съ бѣльемъ и одеждой въ рукахъ — бьютъ вшей. На одномъ концѣ барака — загородка. Тамъ «аристократія» — командный составъ». На другомъ у окна, — столикъ, лучшее мѣсто и тоже «аристократія», но денежная... Баракъ во многихъ мѣстахъ въ щеляхъ заткнутъ тряпками.

Вотъ гдѣ придется жить...

Баракъ спалъ...

Переплетаясь тѣлами, задыхаясь отъ духоты и вони, люди лежали на своихъ 8-ми вершкахъ.

То и дѣло въ баракѣ раздавались стоны и крикъ... Бредъ во снѣ и наяву...

Измученный трудомъ, морозомъ и недоѣданіемъ человѣкъ получалъ свой законный отдыхъ. Вотъ онъ «милосердный режимъ», подумалъ я.

Не надо злобствовать... Сейчасъ же ловилъ я себя на мысли.

Но какъ же? Вѣдь я не могу не видѣть этой обстановки!.. Нужно встать выше этого... Терпѣть и искать счастья въ любви къ людямъ...

Картины дня переплетались въ моей головѣ съ моими намѣреніями... Трудно было ихъ совмѣстить. Но въ эту ночь я твердо рѣшилъ не сходитъ съ выстраданнаго мною пути.

Богъ меня на него поставилъ. Онъ и выведетъ. Но я не выдержу...

Тогда нужно идти на компромиссъ — встать на мѣсто Основы и ему подобныхъ... Сдѣлаться мерзавцемъ и давить людей...

Нѣтъ, этого я сдѣлать не могу... Сразу и навсегда рѣшился.

Тогда сказать и продолжать говорить правду... То ​есть​ иначе говоря кончить самоубійствомъ... Но имѣю ли я право идти на вѣрную смерть, да и хватитъ ли у меня силъ, чтобы умереть такой медленной и мучительной смертью...

Я подумалъ. И понялъ... Исповѣдывать правду имѣетъ право каждый, и это не самоубійство, а высшій подвигъ. Жизни мнѣ не жаль, но силъ на это у меня не хватитъ.

Гдѣ же выходъ? Какъ себя держать, ​вести​, какъ жить? Такъ, какъ этого хочетъ Богъ... По совѣсти... Подчиниться, страдать и терпѣть...

Но вѣдь это же полумѣры... Возможны ли ​онѣ​ здѣсь?... Не выдержу — прорветъ меня... Сорвусь.

День на ​Поповомъ​ островѣ начинался рано... ​Лѣтомъ​ въ 5, зимой въ 6 часовъ утра звонилъ колоколъ... Нехотя, черезъ силу вставали люди... Но ​отдѣльныя​ фигуры, большей частью постарше, вскакивали и бѣжали за кипяткомъ. Прѣсную воду на Поповъ островъ привозили по желѣзной дорогѣ изъ ​Кеми​. Кипятокъ получался одинъ разъ въ день утромъ, да и то его обыкновенно не хватало. Замѣнить его кромѣ снѣга было нечѣмъ. Днемъ послѣ мороза, хотѣлось согрѣться и чтобы получить кипятокъ, приходилось на кухнѣ покупать его за продукты или яростно за деньги. Умывалки не было. Зимой умывались просто снѣгомъ.

На разсвѣтѣ шла повѣрка. Выстраивались на ​нее​ за полчаса, а то и на часъ. Командиры, помощники, ​дежурные​, ​дневальные​, ​взводные​, ​отдѣленные​... ​Всё​ это ревѣло, кричало и ругалось... Послѣ повѣрки читался нарядъ на работы.

​Весь​ баракъ былъ въ расходѣ: Пилка дровъ укладка дровъ... Сколка льда, заготовка льда... Нарядъ на «лѣсопилку», «на водокачку», на погрузку и разгрузку и т. п.

Снова колоколъ... И раздѣтыхъ, голодныхъ, ​неотдохнувшихъ​ каторжанъ строемъ ​ведуть​ къ комендатурѣ на разбивку.

Нарядчикъ вызываетъ партіи, конвой окружаетъ и выводитъ. Начинается работа. Открытое ​море​... Морозъ градусовъ 12-​ть​... Вѣтеръ подымаетъ и кружитъ снѣгъ...

На льду кучка арестантовъ, кругомъ красноармейскій конвой.

Идетъ заготовка льда для ​Н​-ка Лагеря. — Нужно пилой выпилить льдину, ломомъ отколоть ​её​ и баграми вытащить изъ воды... Ноги ​мокрыя​, скользятъ... Руки коченѣютъ, силъ не ​хватаетъ​... Льдина срывается и уходитъ въ ​морѣ​...

«Укладка дровъ». Приходитъ десятникъ. «Сложите дрова здѣсь»... Сложили. Является завѣдующій хозяйствомъ. «Почему дрова здѣсь? Переложите ихъ туда>. Переложили, Потомъ завѣдующій дровами. «Уложите на старое мѣсто». и т. д.

Работа по очисткѣ Лагеря. — Чекистовъ нѣтъ — можно отдохнуть... Но стоишь — холодно, работаешь — силы уходятъ, ​ѣсть​ хочется, а хлѣба нѣтъ.

— На водокачкѣ. — Вотъ — предлагаетъ завѣдующій — на урокъ... налить пять бочекъ и конецъ. 

Навалились. Налили, позвали завѣдующаго: 

— Нѣтъ, еще только 10 часовъ, отпустить не могу.

Дѣло имѣешь съ людьми, у которыхъ нѣтъ слова ни въ какомъ масштабѣ.

Работы дѣлились на внутреннія и «за проволокой». На внутреннихъ работахъ начальство свои же ​арестованные​ — чекисты... ​Хотять​ выслужиться, — гонятъ, доносятъ, и нѣтъ никого хуже ихъ. На внѣшнихъ — красноармейцы конвойнаго дивизіона.

Бывали работы и ​ночныя​..."

Прим.: Бѣлый офицеръ ​Темновъ​, прикинувшійся чекистомъ, сталъ легендой на Соловкахъ. Онъ готовилъ массовое возстаніе въ Лагерѣ и лишь случайность помѣшала этому, когда уже ​всё​ было готово къ тому, чтобы начать рѣзать соловецкій персоналъ ... Его разстрѣляли за одинъ день. Краснымъ повезло, ибо группа чекистовъ, которыхъ нешуточно вплоть до мордобоя прессовалъ ​Темновъ​ написала доносъ ... и пришелъ приказъ изъ Москвы, совпавшій съ датой назначенной къ возстанію...