10 ЛЕТ ЗА ЖЕЛЕЗНЫМ ЗАНАВЕСОМ. Б.К. ГУНУСОВСКИЙ

Не все побеги носили трагический характер и имели трагический исход. Во второй половине лета 1954 года произошел побег, и бежавших никогда не нашли. Как нам передавали из других Лагерей — им удалось добраться живыми до теплой полосы и нырнуть — «Митькой звали».
В нашей жилой зоне, в которой помещался «сан-городок», уборные были в каждом бараке. Казалось бы — это являлось верхом роскоши в Лагерной обстановке, но, как всё и всегда в СССР, это было сделано более чем неудачно. Эти уборные не были построены по какому-нибудь плану, слабо были связаны с канализацией, не имели отдушин и воняли на весь барак. Как там не появлялись эпидемии — понять не могу. Вероятно, особо суровый северный климат препятствовал распространению бацилл.
От старых времен в зоне осталось несколько старых общественных уборных, большинством которых никто не пользовался, и их превратили в склад огородного строительного орудия. Конечно, подобное применение было строжайше запрещено Лагерными правилами, но начальство отмахивалось и говорило:
— Если мы будем исполнять все буквы закона, то через две недели, все здесь передохнут. Мы должны применяться к жизни и вносить свои корректуры.
Нашу зону обслуживала целая бригада литовцев, человек двенадцать. Это были садоводы-профессионалы. Для увеселения нашего начальства и их семей, они выращивали в доморощенных теплицах кое-что из овощей и цветы, которые, на короткое полярное лето перекочевывали на клумбы на открытом воздухе и цвели к громадной радости заключенных, издалека любовавшихся ими.
В этих теплицах выращивались и «заполярные огурцы». Ничего сверхъестественного или нового они собой не представляли. Обычные огурцы, которые с терпением и бдением выращивались в теплице. По подсчету нашей Лагерной бухгалтерии, каждый выращенный бледный огурчик обходился Советскому государству в 10 рублей. Дальше бухгалтерия говорила, что килограмм таких огурцов стоил больше ста рублей. В Лагерном ларьке для чекистов, они продавались по дешевке — 12 рублей килограмм. Так ведется социалистическое хозяйство, за которое платит горбом раб и лбом (медным) правительство. Но это так, к слову.
Литовцы, кроме огурцеведения и клумбопроизводства, были мастерами на все руки. Они чинили крыши, поправляли уборные, копали отводные канавы. Их звали всюду, где в громадном хозяйстве (Лагерная больница на шестьсот пятьдесят коек, да еще бараки для выздоравливающих и пересыльный пункт) нужны были ловкие руки.
Литовцы находились в этом сан-городке уже годами. Они обжились. Потолстели. Приоделись и в ус себе не дули.
Может быть, их земляки, работая в шахтах, зарабатывали по триста и больше рублей в месяц, но наши литовцы, работая при больнице, видели лучше, чем кто-либо другой, чего стоила эта каторжная работа, и во что обходятся эти заработанные рубли. Переломанные руки и ноги. Вмятые ребра. Пробитые черепа, выжженные взрывами глаза, опаленные газом легкие. Шахты и другие стройки, требовавшие человеческих жертв, к этому времени пополнили наш сан-городок жертвами коммунистического строительства. Было их свыше 12 тысяч человек.
Литовцы, несмотря на привилегированное положение, решили бежать. И в приготовлении к бегству, они тоже были привилегированными. Каждый день в послеобеденные часы, закончив свою обязательную работу, они отправлялись в уборную, якобы для того, чтобы сложить свои орудия и привести все в порядок. Вместо этого они спускались в выгребные ямы и теми самыми лопатами, которыми они только что окапывали грядки и клумбы, копали подземный ход за зону. Выбранную землю они сбрасывали в соседнюю выгребную яму, и она там тонула без следа. Подкоп велся не слишком глубоко под землей и должен был вывести в овраг, начинавшийся в каких-то десяти метрах от зоны.
Чтобы не произошло обвала, ибо дозор часто проходил как раз над прорытым ими туннелем, литовцы делали по всем шахтерским правилам стропила и крепления. Крали с кухни старые ящики из под консервов и, выбив из них дно и крышку, вставляли в туннель. Проход был, конечно, очень тесный и низкий, но зато абсолютно безопасный.
Сколько времени литовцы копали свой проход, сколько трудов они в него вложили — осталось неизвестным. Они были молчаливы как рыба и побег подготовляли только для себя, ни с кем своей идеей не делились.
Однажды утром, чекисты не досчитались шести человек. Быстро установили, кого именно нет, и успокоились, Литовцев. Половины их группы. Это был народ смирный, трудолюбивый и дисциплинированный. Бояться и тревожиться было нечего. Очевидно кто-то их раньше времени повел на работу. Все в порядке!
День и ночь протекли спокойно, но на следующее утро началась гонка, когда установили, что их опять нет в строю. На скорую руку проверили события вчерашнего дня и убедились, что и вчера никто и нигде не видел исчезнувших садовников и огородников.
Настала гонка. Чекисты бегали по всей зоне, как угорелые. Пустили собак. Ничего. Никаких следов побега они найти не могли. У бежавших были соучастники, очевидно их же друзья огородники. Этот «кто-то» заделал отверстие туннеля сверху, и чекисты, лазившие по всем выгребным ямам, сначала ничего не заметили. Только на третий день после побега, какой-то дотошный ВОХровец нашел подозрительную яму, похожую на отверстие кротовой норы больших размеров, за оградой, в стене оврага, опоясывавшего зону. Он полез в нее и проделал в обратном порядке весь путь «избравших свободу»...
В порыве гнева старший опер немедленно отдал приказ — снести все старые уборные и заделать выгребные ямы.
Приказ был тотчас же исполнен.
Ни одно событие не проходило в лагере без комментариев. На следующем разводе один из работяг, в присутствии всей колонны, сказал начальнику Лагпункта:
— Гражданин начальник, разрешите обратиться?
— Ну, обратись!
— Правда хорошо, что эти литовцы бежали через уборную?
— Чего тут хорошего? — рявкнул начальник. Всякое напоминание об удавшемся побеге вызывало понятную реакцию у ««проморгавших».
— Да я так! Добра, можно сказать, желаючи всем нам, да и вам... Ведь если бы они через кухню бежали, то вы, чай, велели бы кухню снести! А где бы тогда жрачку готовить?
Громовой хохот покрыл его слова.
Начальник покраснел как рак, погрозил кулачком и быстро ушел на вахту.
Литовцев не поймали. По крайней мере их не поймали при нас и не вернули в Лагерь. Дай Бог, чтобы они добрались до свободушки и ушли от палачей.
Я уверен, что побеги непрерывно продолжаются, несмотря на минимальный шанс успеха. Многие предпочитают смерть на свободе жалкому прозябанию в Лагерях. Уходят, чтобы хоть раз хлебнуть вольного воздуха, даже если, в переносном смысле, легкие у них разорвутся.
Стремление к свободе особенно сильно у тех, у кого ее нет. «Полусвободные» часто мирятся со своим положением и удовлетворяются крохами, считая, что и «форточки» достаточно. Но в «курной избе» ИТЛ сильнее голода, боли, страха — стремление к свободе.