Монахиня Сергія о ГУЛАГѣ
"Въ 1937 году снова начались аресты. Забирали всѣхъ подрядъ, не только тамъ іеромонаховъ или вѣрующихъ забирали, а всякихъ, какихъ попало. О, какіе были жуткіе аресты! Владыку Веніамина сначала арестовали. Сколько ужъ прошло времени, не знаю, насъ арестовали: меня, его брата іерея Михаила Троицкаго, монахиню Филарету, у которой владыка жилъ, старушечку Наталью Павловну, изъ Уфы она была, уважала очень владыку, за нимъ ѣздила. А вотъ была со мной одна инокиня, жили въ одной комнатѣ, она осталась, а меня арестовали.
Судили въ Ульяновскѣ. Въ первомъ полугодіи 1937 года давали по 5 лѣтъ всѣмъ, а во второмъ полугодіи, а меня въ декабрѣ судили, уже по 10 лѣтъ. Въ тюрьмѣ били сильно, черезъ стѣнку слышно было, какъ били, и какъ кричали люди.
Какъ-то послѣ допроса встрѣтила въ коридорѣ отца Михаила, брата владыки. Онъ былъ весь избитъ, черный, глаза заплыли: «Рипсиміюшка, ты же знаешь, я ни въ чёмъ не виноватъ».
Потомъ его этапомъ отправили въ Архангельскъ, и онъ умеръ въ дорогѣ. Съ нимъ была матушка Филарета. И старушка наша не выдержала, умерла на пересылкѣ въ Сызраньской тюрьмѣ. Послѣ суда погнали и меня на этапъ. Я еле шла, — силъ нѣтъ, а чуть отстанешь, собаки хватаютъ за ноги. Потомъ привезли куда-то.
Тайга. Свердловская область, Серовскій районъ, станція Сосьва. Дальше не было пути, поѣзда не ходили, была сплошная тайга. И вотъ сюда всѣхъ на лѣсоповалъ присылали. Лагерь большой былъ, рядомъ село, гдѣ жило начальство Севураллага. Въ Лагерѣ нашъ этапъ былъ первымъ, за кѣмъ привозили еще людей. Заставляли насъ пни корчевать — это для всѣхъ была непосильная работа, потому что отъ недоѣданія ни у кого силъ не было. Меня поставили сучки обрубать, а я вѣдь и топоръ никогда въ рукахъ не держала. Рублю-рублю, а сучья всё на мѣстѣ. Руку себѣ чуть не отрубила тогда. Послѣ этого меня отправили въ столовую посуду мыть. Видѣла, какъ люди страдаютъ, бѣдненькіе: супчикъ съ крупочкой какой-нибудь дадутъ имъ, такъ они выпьютъ этотъ супчикъ весь, а потомъ каждую крупиночку собираютъ въ ротъ. Я ужъ тамъ про себя-то забывала — мнѣ людей было очень жалко.
Поджила рука, отправили меня на скатку бревенъ. Тамъ со мной уже сердечный приступъ случился. Работала, и вдругъ ноги подкосились, дышать стало нечѣмъ. Прислонили меня къ дереву, а вечеромъ принесли на носилкахъ въ баракъ. А тамъ сразу въ лазаретъ. Я долго болѣла. Помню, одинъ разъ сердце отказало совсѣмъ: всё слышу, а глаза открыть не могу, и дыханія почти нѣтъ. Слышу, говорятъ рядомъ: «Умерла». Но Господь сохранилъ и въ этотъ разъ. Потомъ четыре съ половиной года я медсестрой работала, я знакома была немного съ медициной. И косить-то насъ посылали, а я и косу-то не умѣла держать. Такъ тамъ умѣешь – не умѣешь, давай, работай.
Конечная моя, что ли, остановка: послѣ лѣченія по наряду меня взяли въ швейный цехъ, — нашли, что я портниха. Къ тому времени я уже инвалидность въ Лагерѣ получила, и на общія работы меня не посылали. Работала въ цехѣ закройщицей, денегъ не давали, конечно, нисколько, но за кусокъ хлѣба цѣнилась наша работа. Вотъ здѣсь я и кончила весь срокъ. Въ сорокъ седьмомъ году въ декабрѣ мѣсяцѣ освободилась. Ѣхали обратно долго, восемь сутокъ, я, помню, до того изнемогла, что больше не могла уже. На вокзалѣ легла около стѣнки, вытянулась, такъ и уснула — всё на свѣтѣ забыла. Часа два-три, навѣрное, я спала, на вокзалѣ, на полу у двери. А тамъ былъ какой-то старичокъ, священникъ, тоже ѣхалъ съ нами, потомъ былъ еще дядечка изъ другого Лагпункта, бухгалтеръ. Я когда проснулась, они говорятъ: «А мы васъ караулили. Какъ вы спали хорошо…»
Прим.: Совки въ голосъ кричатъ: ВЫВСЕВРЕТЕ, не было ни Лагерей, ни репрессій, ни голодомора, ни гоненій на Церковь, ни страданій, ни мукъ милліоновъ душъ. А исторій на эту тему море и два океана. ДЕСЯТЬ ЛѢТЪ выкладываю, а конца края имъ нѣтъ, этимъ исторіямъ о "прекрасной жизни" въ благостномъ первомъ въ мірѣ пролетарскомъ государствѣ. Совкамъ съ дѣтскаго садика создали прекрасную однобокую картинку въ которую они вѣруютъ... а всё что внѣ ее... для нихъ просто не существуетъ... Они не хотятъ вѣрить въ правду ибо возлюбили ложь.
Вотъ такъ и выходитъ у насъ: могильные холмы съ цифрами есть, кости есть, вышки съ проволокой остались по мѣстамъ, горькіе воспоминанія вопіютъ, остатки Лагерей обдуваются сѣверными вѣтрами и родственники даже у кое кого остались изъ уничтоженныхъ...а памяти нѣту... Не было ничего и точка!
Оставить комментарий