И. А. Бунин писал о Маяковском в "ОКАЯННЫХ ДНЯХ":
"Последний раз
я был в Петербурге в начале апреля 17 года. Я видел Марсово поле, на
котором только что совершили, как некое традиционное жертвоприношение
Революции, комедию похорон будто бы павших за свободу героев (возможно,
хоронили содомитов-большевиков). Что нужды, что это было,
собственно, издевательство над мертвыми, что они были лишены честного
христианского погребения, заколочены в гробы почему-то красные и
противоестественно закопаны в самом центре города живых! Комедию
проделали с полным легкомыслием и, оскорбив скромный прах покойников
высокопарным красноречием, из края в край изрыли и истоптали
великолепную площадь, обезобразили ее буграми, натыкали на ней высоких
голых шестов в длиннейших и узких черных тряпках и зачем-то огородили ее
дощатыми заборами, на скорую руку сколоченными и мерзкими не менее
шестов своей дикарской простотой.
Я видел очень большое собрание
на открытии выставки финских картин. А затем я был еще на одном
торжестве в честь все той же Финляндии, – на банкете в честь финнов,
после открытия выставки. И, Бог мой, до чего ладно и многозначительно
связалось все то, что я видел в Петербурге, с тем гомерическим
безобразием, в которое вылился банкет! Собрались на него все те же –
весь «цвет русской интеллигенции», богема, то есть знаменитые художники,
артисты, писатели, общественные деятели, новые министры и один высокий
иностранный представитель, именно посол Франции. Но над всеми возобладал
– поэт Маяковский.
Я сидел с Горьким и финским художником Галленом.
И начал Маяковский с того, что без всякого приглашения подошел к нам,
вдвинул стул между нами и стал есть с наших тарелок и пить из наших
бокалов. Галлен глядел на него во все глаза – так, как глядел бы он,
вероятно, на лошадь, если бы ее, например, ввели в эту банкетную залу.
Горький хохотал. Я отодвинулся. Маяковский это заметил.
– Вы меня очень ненавидите? – весело спросил он меня.
Я
без всякого стеснения ответил, что нет слишком было бы много чести ему.
Он уже было раскрыл свой корытообразный рот, чтобы еще что-то спросить
меня, но тут поднялся для официального тоста Министр иностранных дел, и
Маяковский кинулся к нему, к середине стола. А там он вскочил на стул и
так похабно заорал что-то, что Министр оцепенел. Через секунду,
оправившись, он снова провозгласил: «Господа!» Но Маяковский заорал пуще
прежнего. И Министр, сделав еще одну и столь же безплодную попытку,
развел руками и сел. Но только что он сел, как встал французский посол.
Очевидно, он был вполне уверен, что уже перед ним-то русский хулиган не
может не стушеваться. Не тут-то было! Маяковский мгновенно заглушил его
еще более зычным ревом. Но мало того: к безмерному изумлению посла,
вдруг пришла в дикое и безсмысленное неистовство вся зала: зараженные
Маяковским, все ни с того ни с сего заорали и себе, стали бить сапогами в
пол, кулаками по столу, стали хохотать, выть, визжать, хрюкать и –
тушить электричество. И вдруг все покрыл истинно трагический вопль
какого-то финского художника, похожего на бритого моржа. Уже хмельной и
смертельно бледный, он, очевидно, потрясенный до глубины души этим
излишеством свинства и желая выразить свой протест против него, стал что
есть силы и буквально со слезами кричать одно из немногих русских слов,
ему известных:
– Много! Много-о! Много-о! Много-ооо!
Одноглазый
Полифем, к которому попал Одиссей в своих странствиях, намеревался
сожрать Одиссея. Ленин и Маяковский (которого еще в гимназии пророчески
прозвали Идиотом Полифемовичем) были оба тоже довольно прожорливы и
весьма сильны своим одноглазием. И тот и другой некоторое время казались
всем только лишь площадными шутами.
Но недаром Маяковский назвался
футуристом, то есть человеком будущего: полифемское будущее России
принадлежало несомненно им, Маяковским, Лениным.
Маяковский утробой
почуял, во что вообще превратится вскоре русский пир тех дней и как
великолепно заткнет рот всем прочим трибунам Ленин с балкона Кшесинской:
еще великолепнее, чем сделал это он сам, на пиру в честь готовой
послать нас к черту Финляндии!"
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Совершенно несчастное, дезориентированное, развращенное существо... Маяковский убил себя сам!
Вы любите розы? а я на них с_ал!
стране нужны паровозы, нам нужен металл!
Мы, онанисты, ребята плечисты!
Нас не заманишь титькой мясистой!
/Вл. Маяковский/
Чтобы флаги трепались в горячке пальбы,
как у каждого порядочного праздника -
выше вздымайте, фонарные столбы,
окровавленные туши лабазника...
"Облако в штанах" (1915)
А мы -
не Корнеля с каким-то Расином -
отца, -
предложи на старье меняться, -
мы
и его
обольем керосином
и в улицы пустим -
для иллюминаций.
"Той стороне" (1918)
Оставить комментарий