И. Эйхенбаумъ — "Слово о первомъ походѣ"

 











"Идемъ походомъ на югъ. Хомутовская, Мечетинская. Кажется, это была Хомутовская, гдѣ я излишне задержался съ чаепитіемъ. Выйдя на улицу не нашелъ своей подводы. И въ это же время показался летучій большевистскій отрядъ. Прикрытія не было, пулеметовъ подъ рукой тоже не оказалось, большевикамъ - самая работа. Пришлось вспомнить свое мальчишеское время, когда обгонялъ конку, а потомъ и трамвай. На бѣгъ ушли не только силы, но и темпераментъ: ужасно не хотѣлось, чтобы большевистская шашка что-нибудь повредила. Здѣсь могло бы выйти больнѣе 1905 года, когда казачья нагайка разсѣкла шинель, въ отместку за «опричниковъ»...


«Боялся ли я смерти? - думалъ я послѣ. - И да, и нѣтъ». Иногда что-то дрогнетъ, поднимется изъ глубины и потомъ, какъ кругъ по водѣ, разойдется. Въ этой отдачѣ развѣ сожалѣніе молодости, ищущей, мятущейся, еще не нашедшей своего мѣста. Это естественно и понятно. Понятно и желаніе еще увидѣть любимыхъ людей, и желаніе отъ одного изъ нихъ опять услышать не разъ слышанное: «Ахъ, какъ я люблю тебя, такого дурного»...


Взлеты были. Жизнь ​жилась​. Можетъ быть, она пошла на ущербъ, - такъ что же ​её​ жалѣть, вѣдь это только гарусная ниточка, а сами мы - мечтательная​, жадная, безпутная и непонятная немощь, воображающая себя царемъ Природы.


Боюсь ли я жизни? Тоже, пожалуй, нѣтъ. Сторонюсь ли ​её​? Хватаюсь ли за ​ея​ ​лучшіе​ куски, мѣста? Жаденъ ли до ​нее​? - Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ! Конечно, нѣтъ!


Такъ, значитъ, я плетусь, пристегнутый къ чужой телѣгѣ по чужому пути... И это - нѣтъ!


Нашлось объединяющее большое ​сердце​ вождя, идея стоящая не только жизни, но цѣлыхъ столѣтій. Идея, какъ религія, и я съ ​вѣрою​ и убѣжденіемъ добровольно и радостно ​ее​ несу, крѣплю и утверждаю. ​Всё​ въ моей ​вѣрѣ​ непреложной.


Въ Кагальницкой, богатой и надежной казачьей станицѣ, мы опять отдыхаемъ. Въ школѣ, гдѣ насъ размѣстили, холодно и грязно; лежимъ на соломѣ и сквознякѣ, но теплая забота казачекъ, приносящихъ кринки молока, яйца, творогъ, сало и хлѣбъ, насъ очень бодритъ и является самымъ лучшимъ лѣкарствомъ.


Я, вмѣстѣ съ другими бѣдняками, получаю отъ генерала Эльснера, начальника снабженія, немного денегъ. Комиссія провѣряетъ раненыхъ и изслѣдуетъ больныхъ. Егорлыкская и затѣмъ Средній Егорлыкъ, или Лежанка, - большое селеніе на границѣ Донской области и Ставропольской губерніи.


​Мужицкія​ ​села​ и хутора, и иногородніе жители казачьихъ станицъ относятся къ намъ враждебно, такъ какъ большевики - пропагандисты имъ наговорили, что мы за «старый прижимъ» и за ихъ ​мужицкіе​ грѣхи безжалостно раздѣлываемся съ ними петлей и пулей. Казаки же, именно поэтому, намъ сочувствуютъ, но это не выходитъ за ​платоническіе​ рубежи: вы, дескать, уйдете, а ​они​ останутся. ​Они​ еще не знаютъ, что большевизмъ возьметъ ихъ укладъ, покой, ​матеріальныя​ средства, самихъ, исторію, прошлое и будущее, и само казачье имя...


Молодежь, ​порывная​, часто присоединяется къ намъ Бѣлымъ. Генералъ ​Африканъ​ ​Богаевскій​ собираетъ ​донцовъ​ и ими командуетъ. Его братъ Митрофанъ, помощникъ ​Каледина​, разстрѣлянъ въ Балабановской рощѣ. Походный же атаманъ Поповъ, не договорившійся съ нами о сліяніи, ушелъ въ ​Сальскіе​ степи, надѣясь тамъ отсидѣться.


Мѣстничество болѣе или менѣе значительнаго начальства всегда было. Здѣсь - оно тоже. Это на руку врагамъ по частямъ легче бить. Мы еще ​сырые​, идемъ по инерціи прошлаго. Это я о другихъ, мы же сами изжили мѣстничество и шкурничество. Еще въ ​Ольгинской​. Передъ лицомъ выбраннаго и единственнаго пути съ насъ ​слѣзла​ дешевая полуда эгоизма, карьеризма и прочихъ отрицательныхъ сторонъ жизни и военнаго быта, и мы предстали во всеобличіи своего суроваго пути.


У насъ въ Арміи около 3500 человѣкъ, среди нихъ 154 женщины и 130 гражданскихъ лицъ.


​Русскіе​ женщины дѣлятъ съ мужчинами ихъ тягчайшее время; даже больше: вселяютъ мужество въ ослабѣвшихъ, силу въ больныхъ. Здѣсь сестры милосердія, почти ​всѣ​ ​русскія​ женщины офицеры и ​доброволицы​ - ударницы, ​защищавшія​ въ самое стыдное время Зимній дворецъ, то ​есть​ Временное правительство. Женщины - борцы. Но ни одна изъ нихъ не станетъ русской Жанной ​Д'​Аркъ​, потому что - это ​русскія​ женщины, ​которыя​ ​канонизируются​ при рожденіи, и святость ихъ пути и дѣлъ - ихъ органическое свойство. Святость ихъ въ Землѣ, на которой ​онѣ родились и съ которой потомъ перемѣшиваются. ​Онѣ​ ​первыя​ плакали за Россію, когда другіе смѣялись; ​онѣ​ сдѣлали послѣдніе выстрѣлы за ​нее​ же, когда другіе давно уже ​отстрѣляли​.


У насъ теперь нѣтъ территоріи, гдѣ жить, но у насъ ​есть​ много мѣста, гдѣ умереть. И наши женщины вдохновенно это мѣсто ищутъ наряду съ мужчинами, а иногда и впереди... Чтобы достойно пасть, надо переступить черезъ жизнь и смерть, найти свой воздухъ и свое мѣсто. Въ этой жизни никуда нельзя уйти отъ себя и ничего нельзя сдѣлать безъ крови.


Лежанка занята сильными частями противника, тамъ, кажется, Дербентскій пѣхотный полкъ 39й дивизіи. Это - ​идущіе​ съ Кавказскаго фронта для демобилизаціи наши ​регулярныя​ части. Имъ сказано, что «​корниловцы​», ​они​ же «кадеты» и «бѣлобандиты» -разрушили ​желѣзныя​ дороги и поэтому-де дербентцевъ нельзя демобилизовать и отправить домой.


- Уничтожьте ихъ! - говорятъ ​дербентцамъ​, - и вы сможете благополучно уѣхать домой...


Бой. Бьетъ артиллерія, тарахтятъ пулеметы и хлопаютъ винтовки. Лежанка за рѣкой. Передъ ней сильное предмостное укрѣпленіе, и оно не поддается первому нашему наскоку.


Обозъ съ ранеными, гдѣ нахожусь и я, стоитъ на дорогѣ, у небольшого степного бугра, верстахъ въ двухъ отъ мѣста боя. Мы ждемъ быстраго занятія ​села​, но уже часа два, какъ бьются и результата ​всё​ нѣтъ; огонь не ослабѣваетъ. ​Раненые​ дергаются подъ ​шинелишкой​ и на овсяномъ мѣшкѣ (даръ казака возницы), кто-то разглядываетъ горизонтъ, кто-то, кряхтя, слѣзаетъ съ воза. Сосредоточенность, глубокомысліе.


Наконецъ противникъ обойденъ съ фланга. Доносится «ура» нашихъ, его мы отлично различаемъ по подъему и свѣжести голосовъ, и организованная стрѣльба прекращается. Мы идемъ въ ​село​. Видимъ убѣгающихъ большевиковъ, проѣзжаемъ мимо убитыхъ: нашихъ мало, противника - много, особенно у гати и за мостомъ.


Лежанка будто вымерла.


Безъ суматохи и ожиданія, мы размѣщаемся въ ремесленномъ ​училищѣ​ (мы, какъ недоучки, всегда въ школахъ). Отмѣтивъ свое мѣсто, я отправился на поиски съѣстного. Но вездѣ пусто: хозяевъ нѣтъ, ​нѣкоторые​ ворота и дома - на запорѣ, ​нѣкоторые​ открыты. Обычно, если нѣтъ хозяевъ, то въ печкѣ всегда ​есть​ горшокъ со щами или жареное мясо - страховка противъ разграбленія и уничтоженія со стороны противника. Здѣсь ​всё​ пусто. Еще мрачнѣе кажется ​село​, не соблюдающее боевыхъ традицій.


Съ помощью одного мальчика я добываю «курочку рябу ихъ тутъ много бѣгаетъ по дворамъ и улицамъ. Мальчишка пугливо хлопаетъ глазами, когда «за труды» получаетъ рубль.


​Одиночные​ выстрѣлы не смолкаютъ. Можетъ быть, это охотятся за курами, а можетъ быть, ​дострѣливаютъ​, обнаруженнаго въ подвалахъ или чердакахъ врага... Брать въ плѣнъ мы еще не научились.


Курицу несу на постоялый дворъ, что у моста. Внутри слышу трактирный шумъ, вокругъ вижу ​пустыя​ ​водочныя​ бутылки. Главный входъ закрытъ. Иду съ задняго крыльца. Во дворѣ, у коновязей, вижу штукъ шесть-семь свиней, выѣдающихъ мозги съ еще не остывшихъ труповъ. На навозѣ и въ тающемъ снѣгу, что растаялъ отъ бывшей человѣческой теплоты, лежитъ около десятка людей съ ​разможжеными​ черепами. Картина ошарашиваетъ меня, я машинально отгоняю свиней, тѣ недовольно хрюкаютъ, и у одной изо рта вываливается въ навозъ мозговая масса.


Думалъ, что аппетитъ у меня пропалъ надолго, но уже черезъ два часа я обглодалъ послѣднюю косточку своей курицы. Лежанка осталась у меня въ памяти, какъ неудобное, страшное мѣсто, гдѣ ​людскіе​ черепа давились въ гораздо большемъ количествѣ, ​чѣмъ​ орѣхи на школьной елкѣ. Живо представлялась и собственная Лежанка, когда ​всѣмъ​ намъ, несмотря на сверхупорство, придется лечь костьми, потому что ​всё​ же часы наши ​считаны​, и ​всё​ ближе къ тому времени, когда ​нѣкому​ и нечѣмъ будетъ держать оружіе.


Находило ​раздумье​, тоска безпомощнаго раненаго. Чтобы не исходить тоской и болью, а крѣпить себя ​вѣрой​ и силой, я вспоминаю невѣроятно трудную жизнь моей матери, ​ея​ борьбу не только за матеріальную базу семьи, но съ людьми, съ идеями, гдѣ она побѣдила. Вотъ мы ​всѣ​ сидимъ за столомъ, ​всѣ​ пять головъ; въ каждой своя дума: сестра думаетъ, какъ бы съѣсть меньше супу и побольше сладкаго, братъ о политикѣ, онъ только что поступилъ въ Университетъ, а это обязываетъ вольнодумствовать; я - какъ бы «прогулять» классную работу по физикѣ; мать - по-матерински - о всѣхъ насъ, а отчимъ, одинъ изъ спецовъ городского водопровода, о сложностяхъ своей службы, въ связи съ забастовками и холерой.


Когда натуга сдаетъ и губа сама отъ себя начинаетъ морщиться, я, для крѣпленія духа, вспоминаю мужество той же сестры, страшно боявшейся мышей и черныхъ таракановъ и плакавшей оттого, что я ​её​ дразнилъ «плаксой», но не побоявшейся броситься на штыки, которыми былъ загороженъ ​ея​ арестованный мужъ, и не заплакать на нихъ. Такія воспоминанія отрываютъ боль; вытравляютъ ​малодушіе​, крѣпятъ кровь и мускулы. Это своего рода луженіе духа.


Идемъ дальше. Бой у станицы ​Березанской​, ​Журавской​ и у Выселковъ. Бои просятъ усилій, жертвъ. Противъ насъ довольно ​боеспособныя​ части ​Сорокина​, богато ​насыщенныя​ «красой и гордостью революціи»; коммунары сильно ушиблены Революціей и поэтому довольно дорого продаютъ свою жизнь.


Командиръ Офицерскаго полка генералъ Марковъ - человѣкъ ​необыкновенной личной храбрости и большого обаянія, ведетъ своихъ офицеровъ отъ побѣды къ побѣдѣ. Для него и для нихъ нѣтъ невозможнаго. Генералъ идетъ въ атаку съ плеткой, лично беретъ въ плѣнъ бронированный поѣздъ, а если не помогаетъ плетка, пускаетъ въ ходъ ​ручныя​ гранаты. На его личномъ счету - роты плѣнныхъ. На счету его офицеровъ - полки и дивизіи разбитаго противника. Ни остановить ихъ, ни противостоять имъ никто не можетъ. И въ холодъ, и въ ночь, и въ голодъ, и ​студный​ вѣтеръ - одинъ и тотъ же результатъ: полная побѣда.


Съ находившими трудностями, ​всё​ больше и больше выявлялась отвага чиновъ Арміи; ​всё​ глубже укрѣплялось сознаніе умереть по-​солдатски​ - «безъ сожалѣнія лишняго и грусти», не посрамивъ Земли и жизни. И намъ совершенно ​всё​ равно - знаемъ ли мы, за что именно или только думаемъ, что знаемъ, и стоитъ ли это нашей жизни или не стоитъ. Важна готовность: а смыслъ - уже въ насъ со дня рожденія, вросъ съ первымъ шагомъ, и если мы на этомъ шагу не оступимся, сумѣемъ дойти до конца - это утвердитъ тотъ гармоническій порядокъ ​вещей​, за который такъ борется или хочетъ бороться человѣчество. Тогда мы въ своей смерти перерастемъ себя". 

Все-таки обрусевшіе немцы — великолѣпны. Читаешь и просто диву даешься на такихъ. Это же цвѣтъ націи.

Писанія русскихъ людей — утѣшеніе для сердца. Мысль отдыхаетъ на нихъ.

Комментариев нет

Примечание. Отправлять комментарии могут только участники этого блога.

Технологии Blogger.