И. Эйхенбаумъ — "Слово о первомъ походѣ"
"Идемъ походомъ на югъ. Хомутовская, Мечетинская. Кажется, это была Хомутовская, гдѣ я излишне задержался съ чаепитіемъ. Выйдя на улицу не нашелъ своей подводы. И въ это же время показался летучій большевистскій отрядъ. Прикрытія не было, пулеметовъ подъ рукой тоже не оказалось, большевикамъ - самая работа. Пришлось вспомнить свое мальчишеское время, когда обгонялъ конку, а потомъ и трамвай. На бѣгъ ушли не только силы, но и темпераментъ: ужасно не хотѣлось, чтобы большевистская шашка что-нибудь повредила. Здѣсь могло бы выйти больнѣе 1905 года, когда казачья нагайка разсѣкла шинель, въ отместку за «опричниковъ»...
«Боялся ли я смерти? - думалъ я послѣ. - И да, и нѣтъ». Иногда что-то дрогнетъ, поднимется изъ глубины и потомъ, какъ кругъ по водѣ, разойдется. Въ этой отдачѣ развѣ сожалѣніе молодости, ищущей, мятущейся, еще не нашедшей своего мѣста. Это естественно и понятно. Понятно и желаніе еще увидѣть любимыхъ людей, и желаніе отъ одного изъ нихъ опять услышать не разъ слышанное: «Ахъ, какъ я люблю тебя, такого дурного»...
Взлеты были. Жизнь жилась. Можетъ быть, она пошла на ущербъ, - такъ что же её жалѣть, вѣдь это только гарусная ниточка, а сами мы - мечтательная, жадная, безпутная и непонятная немощь, воображающая себя царемъ Природы.
Боюсь ли я жизни? Тоже, пожалуй, нѣтъ. Сторонюсь ли её? Хватаюсь ли за ея лучшіе куски, мѣста? Жаденъ ли до нее? - Нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ! Конечно, нѣтъ!
Такъ, значитъ, я плетусь, пристегнутый къ чужой телѣгѣ по чужому пути... И это - нѣтъ!
Нашлось объединяющее большое сердце вождя, идея стоящая не только жизни, но цѣлыхъ столѣтій. Идея, какъ религія, и я съ вѣрою и убѣжденіемъ добровольно и радостно ее несу, крѣплю и утверждаю. Всё въ моей вѣрѣ непреложной.
Въ Кагальницкой, богатой и надежной казачьей станицѣ, мы опять отдыхаемъ. Въ школѣ, гдѣ насъ размѣстили, холодно и грязно; лежимъ на соломѣ и сквознякѣ, но теплая забота казачекъ, приносящихъ кринки молока, яйца, творогъ, сало и хлѣбъ, насъ очень бодритъ и является самымъ лучшимъ лѣкарствомъ.
Я, вмѣстѣ съ другими бѣдняками, получаю отъ генерала Эльснера, начальника снабженія, немного денегъ. Комиссія провѣряетъ раненыхъ и изслѣдуетъ больныхъ. Егорлыкская и затѣмъ Средній Егорлыкъ, или Лежанка, - большое селеніе на границѣ Донской области и Ставропольской губерніи.
Мужицкія села и хутора, и иногородніе жители казачьихъ станицъ относятся къ намъ враждебно, такъ какъ большевики - пропагандисты имъ наговорили, что мы за «старый прижимъ» и за ихъ мужицкіе грѣхи безжалостно раздѣлываемся съ ними петлей и пулей. Казаки же, именно поэтому, намъ сочувствуютъ, но это не выходитъ за платоническіе рубежи: вы, дескать, уйдете, а они останутся. Они еще не знаютъ, что большевизмъ возьметъ ихъ укладъ, покой, матеріальныя средства, самихъ, исторію, прошлое и будущее, и само казачье имя...
Молодежь, порывная, часто присоединяется къ намъ Бѣлымъ. Генералъ Африканъ Богаевскій собираетъ донцовъ и ими командуетъ. Его братъ Митрофанъ, помощникъ Каледина, разстрѣлянъ въ Балабановской рощѣ. Походный же атаманъ Поповъ, не договорившійся съ нами о сліяніи, ушелъ въ Сальскіе степи, надѣясь тамъ отсидѣться.
Мѣстничество болѣе или менѣе значительнаго начальства всегда было. Здѣсь - оно тоже. Это на руку врагамъ по частямъ легче бить. Мы еще сырые, идемъ по инерціи прошлаго. Это я о другихъ, мы же сами изжили мѣстничество и шкурничество. Еще въ Ольгинской. Передъ лицомъ выбраннаго и единственнаго пути съ насъ слѣзла дешевая полуда эгоизма, карьеризма и прочихъ отрицательныхъ сторонъ жизни и военнаго быта, и мы предстали во всеобличіи своего суроваго пути.
У насъ въ Арміи около 3500 человѣкъ, среди нихъ 154 женщины и 130 гражданскихъ лицъ.
Русскіе женщины дѣлятъ съ мужчинами ихъ тягчайшее время; даже больше: вселяютъ мужество въ ослабѣвшихъ, силу въ больныхъ. Здѣсь сестры милосердія, почти всѣ русскія женщины офицеры и доброволицы - ударницы, защищавшія въ самое стыдное время Зимній дворецъ, то есть Временное правительство. Женщины - борцы. Но ни одна изъ нихъ не станетъ русской Жанной Д'Аркъ, потому что - это русскія женщины, которыя канонизируются при рожденіи, и святость ихъ пути и дѣлъ - ихъ органическое свойство. Святость ихъ въ Землѣ, на которой онѣ родились и съ которой потомъ перемѣшиваются. Онѣ первыя плакали за Россію, когда другіе смѣялись; онѣ сдѣлали послѣдніе выстрѣлы за нее же, когда другіе давно уже отстрѣляли.
У насъ теперь нѣтъ территоріи, гдѣ жить, но у насъ есть много мѣста, гдѣ умереть. И наши женщины вдохновенно это мѣсто ищутъ наряду съ мужчинами, а иногда и впереди... Чтобы достойно пасть, надо переступить черезъ жизнь и смерть, найти свой воздухъ и свое мѣсто. Въ этой жизни никуда нельзя уйти отъ себя и ничего нельзя сдѣлать безъ крови.
Лежанка занята сильными частями противника, тамъ, кажется, Дербентскій пѣхотный полкъ 39й дивизіи. Это - идущіе съ Кавказскаго фронта для демобилизаціи наши регулярныя части. Имъ сказано, что «корниловцы», они же «кадеты» и «бѣлобандиты» -разрушили желѣзныя дороги и поэтому-де дербентцевъ нельзя демобилизовать и отправить домой.
- Уничтожьте ихъ! - говорятъ дербентцамъ, - и вы сможете благополучно уѣхать домой...
Бой. Бьетъ артиллерія, тарахтятъ пулеметы и хлопаютъ винтовки. Лежанка за рѣкой. Передъ ней сильное предмостное укрѣпленіе, и оно не поддается первому нашему наскоку.
Обозъ съ ранеными, гдѣ нахожусь и я, стоитъ на дорогѣ, у небольшого степного бугра, верстахъ въ двухъ отъ мѣста боя. Мы ждемъ быстраго занятія села, но уже часа два, какъ бьются и результата всё нѣтъ; огонь не ослабѣваетъ. Раненые дергаются подъ шинелишкой и на овсяномъ мѣшкѣ (даръ казака возницы), кто-то разглядываетъ горизонтъ, кто-то, кряхтя, слѣзаетъ съ воза. Сосредоточенность, глубокомысліе.
Наконецъ противникъ обойденъ съ фланга. Доносится «ура» нашихъ, его мы отлично различаемъ по подъему и свѣжести голосовъ, и организованная стрѣльба прекращается. Мы идемъ въ село. Видимъ убѣгающихъ большевиковъ, проѣзжаемъ мимо убитыхъ: нашихъ мало, противника - много, особенно у гати и за мостомъ.
Лежанка будто вымерла.
Безъ суматохи и ожиданія, мы размѣщаемся въ ремесленномъ училищѣ (мы, какъ недоучки, всегда въ школахъ). Отмѣтивъ свое мѣсто, я отправился на поиски съѣстного. Но вездѣ пусто: хозяевъ нѣтъ, нѣкоторые ворота и дома - на запорѣ, нѣкоторые открыты. Обычно, если нѣтъ хозяевъ, то въ печкѣ всегда есть горшокъ со щами или жареное мясо - страховка противъ разграбленія и уничтоженія со стороны противника. Здѣсь всё пусто. Еще мрачнѣе кажется село, не соблюдающее боевыхъ традицій.
Съ помощью одного мальчика я добываю «курочку рябу ихъ тутъ много бѣгаетъ по дворамъ и улицамъ. Мальчишка пугливо хлопаетъ глазами, когда «за труды» получаетъ рубль.
Одиночные выстрѣлы не смолкаютъ. Можетъ быть, это охотятся за курами, а можетъ быть, дострѣливаютъ, обнаруженнаго въ подвалахъ или чердакахъ врага... Брать въ плѣнъ мы еще не научились.
Курицу несу на постоялый дворъ, что у моста. Внутри слышу трактирный шумъ, вокругъ вижу пустыя водочныя бутылки. Главный входъ закрытъ. Иду съ задняго крыльца. Во дворѣ, у коновязей, вижу штукъ шесть-семь свиней, выѣдающихъ мозги съ еще не остывшихъ труповъ. На навозѣ и въ тающемъ снѣгу, что растаялъ отъ бывшей человѣческой теплоты, лежитъ около десятка людей съ разможжеными черепами. Картина ошарашиваетъ меня, я машинально отгоняю свиней, тѣ недовольно хрюкаютъ, и у одной изо рта вываливается въ навозъ мозговая масса.
Думалъ, что аппетитъ у меня пропалъ надолго, но уже черезъ два часа я обглодалъ послѣднюю косточку своей курицы. Лежанка осталась у меня въ памяти, какъ неудобное, страшное мѣсто, гдѣ людскіе черепа давились въ гораздо большемъ количествѣ, чѣмъ орѣхи на школьной елкѣ. Живо представлялась и собственная Лежанка, когда всѣмъ намъ, несмотря на сверхупорство, придется лечь костьми, потому что всё же часы наши считаны, и всё ближе къ тому времени, когда нѣкому и нечѣмъ будетъ держать оружіе.
Находило раздумье, тоска безпомощнаго раненаго. Чтобы не исходить тоской и болью, а крѣпить себя вѣрой и силой, я вспоминаю невѣроятно трудную жизнь моей матери, ея борьбу не только за матеріальную базу семьи, но съ людьми, съ идеями, гдѣ она побѣдила. Вотъ мы всѣ сидимъ за столомъ, всѣ пять головъ; въ каждой своя дума: сестра думаетъ, какъ бы съѣсть меньше супу и побольше сладкаго, братъ о политикѣ, онъ только что поступилъ въ Университетъ, а это обязываетъ вольнодумствовать; я - какъ бы «прогулять» классную работу по физикѣ; мать - по-матерински - о всѣхъ насъ, а отчимъ, одинъ изъ спецовъ городского водопровода, о сложностяхъ своей службы, въ связи съ забастовками и холерой.
Когда натуга сдаетъ и губа сама отъ себя начинаетъ морщиться, я, для крѣпленія духа, вспоминаю мужество той же сестры, страшно боявшейся мышей и черныхъ таракановъ и плакавшей оттого, что я её дразнилъ «плаксой», но не побоявшейся броситься на штыки, которыми былъ загороженъ ея арестованный мужъ, и не заплакать на нихъ. Такія воспоминанія отрываютъ боль; вытравляютъ малодушіе, крѣпятъ кровь и мускулы. Это своего рода луженіе духа.
Идемъ дальше. Бой у станицы Березанской, Журавской и у Выселковъ. Бои просятъ усилій, жертвъ. Противъ насъ довольно боеспособныя части Сорокина, богато насыщенныя «красой и гордостью революціи»; коммунары сильно ушиблены Революціей и поэтому довольно дорого продаютъ свою жизнь.
Командиръ Офицерскаго полка генералъ Марковъ - человѣкъ необыкновенной личной храбрости и большого обаянія, ведетъ своихъ офицеровъ отъ побѣды къ побѣдѣ. Для него и для нихъ нѣтъ невозможнаго. Генералъ идетъ въ атаку съ плеткой, лично беретъ въ плѣнъ бронированный поѣздъ, а если не помогаетъ плетка, пускаетъ въ ходъ ручныя гранаты. На его личномъ счету - роты плѣнныхъ. На счету его офицеровъ - полки и дивизіи разбитаго противника. Ни остановить ихъ, ни противостоять имъ никто не можетъ. И въ холодъ, и въ ночь, и въ голодъ, и студный вѣтеръ - одинъ и тотъ же результатъ: полная побѣда.
Съ находившими трудностями, всё больше и больше выявлялась отвага чиновъ Арміи; всё глубже укрѣплялось сознаніе умереть по-солдатски - «безъ сожалѣнія лишняго и грусти», не посрамивъ Земли и жизни. И намъ совершенно всё равно - знаемъ ли мы, за что именно или только думаемъ, что знаемъ, и стоитъ ли это нашей жизни или не стоитъ. Важна готовность: а смыслъ - уже въ насъ со дня рожденія, вросъ съ первымъ шагомъ, и если мы на этомъ шагу не оступимся, сумѣемъ дойти до конца - это утвердитъ тотъ гармоническій порядокъ вещей, за который такъ борется или хочетъ бороться человѣчество. Тогда мы въ своей смерти перерастемъ себя".
Все-таки обрусевшіе немцы — великолѣпны. Читаешь и просто диву даешься на такихъ. Это же цвѣтъ націи.
Писанія русскихъ людей — утѣшеніе для сердца. Мысль отдыхаетъ на нихъ.
Оставить комментарий