Док. 38
Сердюк Федор Иванович родился на Волге в 1917 г.
Отец считался кулаком, а кулаков надобно было власти раскулачивать. Все добро, таким трудом нажитое, отец не хотел отдавать. За это и за то, что людям раздавал молитвы, отец был репрессирован тройкой УНКВД 11.03.38 г. по ст.58-2-8-9-1 УК РСФСФ 1, приговорен к расстрелу. Расстрелян был 25.03.38 г. О расстреле мама знала, только не хотела верить, ждала отца. В день расстрела пролежала на печи весь день (ноги не шли и сердце тревожно билось). Тогда она поняла, что ее Иван больше не будет лежать с ней на печи. Нас отправили на большом корабле по Волге (было выселение). Когда в очередной раз корабль остановился «отдохнуть», кто-то нехороший украл Вареньку, самую младшую доченьку-куколку. Мама всю дорогу не отпускала от себя ее, а тут отвлеклась, не усмотрела. Плакать не было сил. Одно горюшко за другим! Седина посеребрила черные волосы сорокалетней женщины. Высадили нас в незнакомой стороне. Оказалось, что это село Дубровино Завьяловского района Алтайского края. Все приходилось начинать сначала… началась война. Жить стало тяжело, в поле собирали гнилую мелкую картошку, рвали крапиву и варили похлебку. Мария и Евдокия работали медицинскими сестрами на фронте. Мужики воевали. С войны вернулся только я.
Вот она где объявленная большевиками «свобода совести»: отца многодетной семьи большевики расстреляли за то, что он переписывал от руки и раздавал людям молитвы. Причем, как свидетельствует протоиерей Михаил Труханов, и сам попавший в ГУЛАГ лишь за чтение Библии, очень многие оказывались здесь именно за веру. И вот какая дикая смертность была в лагерях. В Унжлаге:
«В конце 1941 г. на 123-м Лагпункте — и весь 1942 г. до марта 1943 г. на 18-м лагпункте — умирало не меньше 60 человек в сутки, а в отдельные дни умирало до 90 человек».
А таких Лагерей по стране?
Сотни. То есть если один такой Лагерь в год по 60–80 тысяч человек «сжирал», то по всем лагерям советской страны в этот год умерли миллионы мужчин! И все это не военные потери — это большевицкий удар в спину нашим сражающимся на фронте армиям! Кто еще и здесь занимался вредительствами и ответил ли он впоследствии за свои преступления?
И вот как достигались эти страшные потери. Изголодалых, замученных непосильной работой людей, имеющих на теле гнойные нарывы и вспухшие от водянки ноги, в санчасть бросали вовсе не лечиться, но исключительно умирать.
Отец Михаил Труханов свидетельствует: «нас ничем не лечили».
Но ведь и нечем было: людей сюда не работать присылали, а сгноить до смерти — ведь у лагерных врачей для лечения больных не было не только вообще никаких лекарств, ваты, бинтов, но даже йода…
У людей гноились раны, и они умирали: по 60–90 человек в день.
Но все когда-то заканчивается. Закончилась и война. И что же? На волне эйфории победы произошло ли узникам советских Лагерей смерти хоть какое-либо послабление?
Фридман Ю.А., работавший до своего ареста в Наркоминделе и прекрасно разбирающийся в стратегии политики большевиков, вот что сказал в тот момент своим сокамерникам, тщетно надеющимся, что с концом войны придет и конец их жесточайших мучений:
«Ничего не изменилось. Все будет впредь, как нынче есть. Изменения в стране бывают, когда в правительство приходят новые люди с новыми взглядами. У нас этого нет. Наше правительство — коммунистическая партия пролетарского авангарда. Если мы, по ее классификации, отнесены к врагам, то нам и впредь нечего ждать перемен в нашей участи. Врагов надо уничтожать, физически уничтожать! При этом извлекать максимум пользы из труда врагов народа — до их полного физического истребления» (с. 147).
То есть уничтожение десятков миллионов людей в советских Концлагерях — это вовсе не чьи-то перегибы на местах — это всеобщая стратегия партии и правительства в отношении людей, заподозренных во враждебности к человеконенавистническим канонам большевизма. Большевики объявили этих людей своими врагами, а потому столь жестоко и истребляли теперь. И даже тогда, когда столь напряженно ведущаяся война закончилась победой.
Причем, в еще худшем положении оказывались те люди, чудом выжившие в лагерях, которых, наконец, освобождали от подневольного труда. Их определяли на поселения в Сибири. Причем, работа предоставлялась им только такая, которой, оставив свое здоровье в заключении, они здесь, вроде бы как уже и на свободе, просто не выдержали бы. А потому, предоставленные самим себе, но оставшись безработными, обязаны были теперь умереть от голода и холода на свободе. Об этом сообщает протоиерей Михаил Труханов, который попал вот в такое же положение после своего освобождения. У него был период, когда средств к существованию просто не оставалось никаких. Но и не только у него у одного:
«Как-то две женщины пришли к коменданту и стали ему жаловаться: “Вот, мы обезсилели и работать в леспромхозе уже не можем, а по нашим силам работы здесь нет. В лагере мы имели крышу над головой, пайку хлеба и баланду ежедневно. А здесь за угол хозяйский платить надо, а денег нет. Заберите нас, просим вас, отправьте опять в лагерь; там мы можем хотя бы дневальными в бараках работать. Нам по 53 года. Мы ходим с отеками на ногах”» (с. 242–243).
Чекисты же им могли ответить только то, что они враги. А врагов по большевистским меркам требуется уничтожать. Сколько миллионов русских людей погибли еще и здесь, вроде бы уже и получив эту столь долгожданную свободу?
(Рассказ записала правнучка Бауэр Татьяна в 1999 г.)
Отец считался кулаком, а кулаков надобно было власти раскулачивать. Все добро, таким трудом нажитое, отец не хотел отдавать. За это и за то, что людям раздавал молитвы, отец был репрессирован тройкой УНКВД 11.03.38 г. по ст.58-2-8-9-1 УК РСФСФ 1, приговорен к расстрелу. Расстрелян был 25.03.38 г. О расстреле мама знала, только не хотела верить, ждала отца. В день расстрела пролежала на печи весь день (ноги не шли и сердце тревожно билось). Тогда она поняла, что ее Иван больше не будет лежать с ней на печи. Нас отправили на большом корабле по Волге (было выселение). Когда в очередной раз корабль остановился «отдохнуть», кто-то нехороший украл Вареньку, самую младшую доченьку-куколку. Мама всю дорогу не отпускала от себя ее, а тут отвлеклась, не усмотрела. Плакать не было сил. Одно горюшко за другим! Седина посеребрила черные волосы сорокалетней женщины. Высадили нас в незнакомой стороне. Оказалось, что это село Дубровино Завьяловского района Алтайского края. Все приходилось начинать сначала… началась война. Жить стало тяжело, в поле собирали гнилую мелкую картошку, рвали крапиву и варили похлебку. Мария и Евдокия работали медицинскими сестрами на фронте. Мужики воевали. С войны вернулся только я.
Вот она где объявленная большевиками «свобода совести»: отца многодетной семьи большевики расстреляли за то, что он переписывал от руки и раздавал людям молитвы. Причем, как свидетельствует протоиерей Михаил Труханов, и сам попавший в ГУЛАГ лишь за чтение Библии, очень многие оказывались здесь именно за веру. И вот какая дикая смертность была в лагерях. В Унжлаге:
«В конце 1941 г. на 123-м Лагпункте — и весь 1942 г. до марта 1943 г. на 18-м лагпункте — умирало не меньше 60 человек в сутки, а в отдельные дни умирало до 90 человек».
А таких Лагерей по стране?
Сотни. То есть если один такой Лагерь в год по 60–80 тысяч человек «сжирал», то по всем лагерям советской страны в этот год умерли миллионы мужчин! И все это не военные потери — это большевицкий удар в спину нашим сражающимся на фронте армиям! Кто еще и здесь занимался вредительствами и ответил ли он впоследствии за свои преступления?
И вот как достигались эти страшные потери. Изголодалых, замученных непосильной работой людей, имеющих на теле гнойные нарывы и вспухшие от водянки ноги, в санчасть бросали вовсе не лечиться, но исключительно умирать.
Отец Михаил Труханов свидетельствует: «нас ничем не лечили».
Но ведь и нечем было: людей сюда не работать присылали, а сгноить до смерти — ведь у лагерных врачей для лечения больных не было не только вообще никаких лекарств, ваты, бинтов, но даже йода…
У людей гноились раны, и они умирали: по 60–90 человек в день.
Но все когда-то заканчивается. Закончилась и война. И что же? На волне эйфории победы произошло ли узникам советских Лагерей смерти хоть какое-либо послабление?
Фридман Ю.А., работавший до своего ареста в Наркоминделе и прекрасно разбирающийся в стратегии политики большевиков, вот что сказал в тот момент своим сокамерникам, тщетно надеющимся, что с концом войны придет и конец их жесточайших мучений:
«Ничего не изменилось. Все будет впредь, как нынче есть. Изменения в стране бывают, когда в правительство приходят новые люди с новыми взглядами. У нас этого нет. Наше правительство — коммунистическая партия пролетарского авангарда. Если мы, по ее классификации, отнесены к врагам, то нам и впредь нечего ждать перемен в нашей участи. Врагов надо уничтожать, физически уничтожать! При этом извлекать максимум пользы из труда врагов народа — до их полного физического истребления» (с. 147).
То есть уничтожение десятков миллионов людей в советских Концлагерях — это вовсе не чьи-то перегибы на местах — это всеобщая стратегия партии и правительства в отношении людей, заподозренных во враждебности к человеконенавистническим канонам большевизма. Большевики объявили этих людей своими врагами, а потому столь жестоко и истребляли теперь. И даже тогда, когда столь напряженно ведущаяся война закончилась победой.
Причем, в еще худшем положении оказывались те люди, чудом выжившие в лагерях, которых, наконец, освобождали от подневольного труда. Их определяли на поселения в Сибири. Причем, работа предоставлялась им только такая, которой, оставив свое здоровье в заключении, они здесь, вроде бы как уже и на свободе, просто не выдержали бы. А потому, предоставленные самим себе, но оставшись безработными, обязаны были теперь умереть от голода и холода на свободе. Об этом сообщает протоиерей Михаил Труханов, который попал вот в такое же положение после своего освобождения. У него был период, когда средств к существованию просто не оставалось никаких. Но и не только у него у одного:
«Как-то две женщины пришли к коменданту и стали ему жаловаться: “Вот, мы обезсилели и работать в леспромхозе уже не можем, а по нашим силам работы здесь нет. В лагере мы имели крышу над головой, пайку хлеба и баланду ежедневно. А здесь за угол хозяйский платить надо, а денег нет. Заберите нас, просим вас, отправьте опять в лагерь; там мы можем хотя бы дневальными в бараках работать. Нам по 53 года. Мы ходим с отеками на ногах”» (с. 242–243).
Чекисты же им могли ответить только то, что они враги. А врагов по большевистским меркам требуется уничтожать. Сколько миллионов русских людей погибли еще и здесь, вроде бы уже и получив эту столь долгожданную свободу?
(Рассказ записала правнучка Бауэр Татьяна в 1999 г.)
Оставить комментарий