РЕВОЛЮЦИОННАЯ ОШИБКА ИЛИ НЕ СЛУЖИ БОЛЬШЕ САТАНЕ

АТАМАН ДЕРГАЧ
— Какъ тебе известно, — начал Васюк печальную повесть, — Моров служил в 4-ой Армии советских войск, a жена его Сима с двумя детьми, шестилетним Сережей и Ирочкой трех лет жила со своей старушкой матерью в Мозыре. Никто из соседей даже не знал, что Моров служит в Красной армии. Жили они скромно и тихо. Когда Мозырь быль занять Белыми частями Армии Булакъ-Балаховича и партизанами Зеленаго Дуба, в их квартире остановились двое из офицеров Булакъ-Балаховича. Тогда в Мозыре существовал Красный батальон самообороны, который защищал Мозырь от наступающих на него сил батьки Булакъ-Балаховича. Батальон этот был разбит и остатки его разбежались, кто куда. Героями этого батальона были: Гекель, Фляксманъ, Музыкант, Левин, Шумахер, Горла, Шпинтер, Шахнович, Пронин, Файн и другie подобные. В мирное время это были все молодые люди, которых по тем временам называли «красой и гордостью, сознательной русской молодежи». Ты, конечно, помнишь, что в Мозыре в наше время существовал кружок «самообразования», во главе которого и стояли эти «сознательные» юноши. Да и сама Сима была, в свое время тоже одной из многих поклонниц и защитниц «народа», сильно страдавшаго от «произвола царских опричников».
Какъ только части батьки Булакъ-Балаховича оставили Мозырь, то раньше, чем туда, вступили Красные войска, туда вернулся этот самый отряд «самообороны» во главе с упомянутыми героями, и начал чинить суд и расправу над «Белыми». Целый день слышались вопли, и стоны, убиваемых ни в чем не повинных христианских душ. Не минули и семьи красного командира Морова.
Напрасно, старуха, мать Симы, указывала, что квартира, была сдана, балаховцам не добровольно, что согласия хозяев не спрашивали, что все, наконец, хорошо знают политические убеждения Симы. Напрасны были мольбы и просьбы самой Симы. Негодяи изнасиловали и убили ее на глазах матери и детей.
Я разскажу тебе картину, которую застал сам Моровъ, а с ним я и еще десятка три красноармейцев.
После того, как полк, въ которомъ служили тогда Моров и я, вошел в город, началось размещение людей по квартирам. Моров, возбужденный сознанием, что, наконец, он попал в родной город и через каких-нибудь десять минут после трехлетней разлуки обнимет свою семью, весь горел от радости.
Идя рядом со мной, он нес под мышкой детского коня.
— Это Сергею, — говорил он мне.
Когда входили во двор его дома, мне сразу почему-то стало жутко от той тишины, какая царила во дворе. Было такое чувство, точно какая-то черная тень притаилась внутри дома и глядит оттуда своими пустыми глазами...
Мы вошли в сени...
Там тоже тишина.
— Неужели же они все бежали;? — прошептал Моровъ.
Вдруг из-за, полураскрытых дверей послышался слабый, болезненный, мучительный стон.
Красноармейцы! тоже стояли в сенях и по их лицам видно было, что тревожное предчувствие передалось от меня и им.
Моров первый вошел в комнату. Я шел за ним...
Не знаю, столбняк ли сковал меня, но я до сих пор ,не могу забыть того холода, который в тот миг сразу заледенил все мое тело.
В комнате все было перевернуто.
Посередине стоял стол, покрытый белой, с яркими пятнами крови скатертью. На нем стояли тарелки, и что-то страшное, до ужаса страшное было на тарелках...
Первый миг казалось, что это какой-то страшный сон...
За столом, на стуле сидела совершенно! нагая старуха с безумными глазами и мотала седой растрепанной головой. Перед ней, на тарелке, лежала, с открытыми глазами датская головка с белокурыми, со следами запекшейся крови, волосами. «Сережа»,
— мелькнуло у меня в мыслях и я перевел глаза на Морова. Но он стоял, как окаменелый...
Когда первый приступи ужаса прошел, я ясно различил и другие яства, лежащие на тарелках. Это были две женские груди, женский половой орган, а в довершение вcero большое блюдо с разрезанной пополам девочкой...
Пол, стены, потолок, все было забрызгано кровью. В другой комнате на залитой кровью постели лежал обезображенный труп молодой женщины... Что тут больше описывать? Какие слова найти для этого? Тут слов не хватает. Это надо было видеть и пережить...
Вася остановился и взволнованно перевел дыханиe.
— Кое-как мне и красноармейцам удалось привести в чувство старуху. На голове у неё была глубокая рана. (Видимо, негодяи, оглушили ее чем-то и, думая, что она мертвая, ушли, не добив своей жертвы. Когда старушка пришла ненадолго в сознание, она назвала сыну имена палачей.
— Это те, которых когда-то отстаивала Сима и... ты... во имя их, — с трудом указала она рукой на страшный стол, — не служи больше Сатане,
— едва внятно прошептала она и скончалась.
Когда я оглянулся, Морова в комнате уже не было.
— Побег в Реввоенсовет, — пояснил один из красноармейцев.
— Каково, ребята, дело? — обратился я к стоявшим, потупя глаза в пол, красноармейцам, старавшимся не смотреть на ужасный стол.
Минут через десять послышалось гудение автомобилей и комната наполнилась членами Реввоенсовета во главе с комиссаром Мацурой и членами Мозырской Чеки, среди которых были и убийцы Гекель и Левин.
Оглядев комнату, комиссары пожали плечами, а Мацура, чтобы нарушить жуткую тишину, обратился к Левину:
— Как же вы, товарищ, могли допустить такую ошибку?
Тот тоже пожал плечами и, выпятив дрожащие губы, произнес:
— Пфа!.. Кто же мог подумать, что это семья нашего славнаго, красного командира?
— Революционная ошибка, — добавить Гекель.
Моров стоял весь бледный. Только щеки его подергивались. Видно было, что он едва сдерживал себя.
-— Вы- понимаете, дорогой товарищ? — обратился к нему Мацура. — Это, действительно, революционная ошибка. Но вы можете быть покойны. Они будут похоронены с почетом, как полагается жертвам, павшим за революцию.
Комиссар говорил, стараясь казаться величественным и великодушным, и даже протянул руку, чтобы взять за руку Морова.
— Нет! — резко крикнул Моров, отстранясь — Не надо! Похороню я сам!
Он тут же обратился к стоявшим солдатам:
— Ребята! Принесите два гроба. Вот вам деньги.
Когда член Чеки и Реввоенсовета выходили из дому, на дворе вокруг дома и на улице уже стояла возбужденная толпа красноармейцев. Были и из Моровского батальона.
На пороге дома показался Моров. Он был бледен, но в глазах его горел какой-то скрытый огонь.
— Семья товарища батальонного зверски замучена чекистами, — переговаривались солдаты.
Имена Гекеля, Левина, Гоппе, Музыканта, Фляксмана, Шумахера, Шпингера, Файна, Шахновича, Пронина и другихъ передавались из уст в уста. Возбуждение росло.
Внутрь дома то и дело входили красноармейцы, чтобы убедиться воочию. Бледные, с трясущимися руками, надевали они фуражки, выходя из дому. Многие крестились, а иные громко говорили:
— Товарищи! Ступайте, поглядите сами. Что же это такое?
—- Товарищ Моров, — обратился, было, Мацура к Морову. — Не пойдёте ли вы с нами? Нужно все-таки разобраться. Так нельзя...
Моров резко оборвал его,-
— Нет! Больше я вам не товарищ. Теперь вы мне все ненавистные враги, подлые убийцы. Теперь я сам, убедился, чего стоит ваша «народная» идея. Вам нужна только христианская кровь, кровь Русскаго народа и его рабство.
— Арестовать его! — крикнул, было, Левин, но ни один солдат не двинулся к Морову.
Наоборот, толпа заволновалась и раздались голоса:
— Арестовать? Это за что? За правду?
Была жуткая минута. Еще миг и толпа набросилась бы на побледневших и растерявшихся комиссаров и чекистов. Внезапно послышалась пулеметная стрельба на улице.
— Ребята! Сюда! Наших бьют! — раздались голоса и поток красноармейцев хлынул к воротам и оттуда на улицу, увлекая за собой комиссаров и чекистов.
Двор опустел.
На пороге стоят Моров,
— Что-ж? Пусть убивают и меня. Тем лучше, — проговорил он.
Я предложит, ему бежать, но он удивленно посмотрел на меня.
— Зачем и куда? — пожал он плечами.
В этот миг на двор вбежало человек восемь красноармейцев с винтовками в руках. Подбежав к Морову, они остановились, а один из них быстро заговорил:
— Ваше благородое! Мы к вам от всего батальона. Мы вас знаем, вы добрый. Пошли за на-родом... Вы думали, что все это дело нужно для народа, для нашего брата, Русскаго мужика. Теперь сами видите, что это обман. Ведите же насъ на красных, а мы за вами пойдем в огонь и в воду.
Въ голосе его была мольба и вместе съ темъ искренняя вера.
Мсров провел рукой по волосам и вдруг, протянув руку говорившему, спросил:
— А гробы несут?
— Несут, несут.
В это время на улице опять усилилась стрельба и послышались крики.
— Не давай, ребята, своего командира! Бей иродово племя! — долетало оттуда.
— Мешкать нельзя, — умоляюще произнёс солдат, обращаясь къ Морову.
— Хорошо. Я иду с вами. А вы, — обратился он ко мне, — распорядитесь здесь. Трупы своих я хочу забрать съ собой.
Съ этими словами он ушел с пришедшими за ним красноармейцами.
К вечеру весь батальон Морова, отстреливаясь от красных броневиков, покинул город, унося с собой два гроба с остатками семьи своего командира.
Вот тебе история семьи атамана Морова, которую ты так хотел знать, — закончил Васюк...

Полесье.
Зима. Ноябрь 1928 года.