НЕЗАБЫВАЕМОЕ МЕМУАРЫ Н. КРАСНОВА

Да, мы крали в Лагере. Обкрадывали "дядю", как принято говорить в СССР, т.е. госу­дарство, но ни у кого из заключенных ни разу не шевельнулась совесть. Рабо­тали мы в то время совершенно безплатно. Работали, как волы, 10 часов в сутки. Что-то создавали этому же "дяде". Создавали его благополучие и процветание милли­оны безплатных рабов. Рабы теряли здоровье и жизнь, а "дядя", пользуясь их безплатным, фактически неоплатным трудом, сам, при помощи ближайших родственничков, т.е. партийцев, расхищал это богатство, "туфтил" на все сто­роны и, самое обидное, плевал на сокровища, которые падали в его подол.
Собранное кем то зерно гнило в одном месте, в то время, как в другом царил вопиющий голод. В послево­енное время (1945 - 55 г.г.), которое я пережил "там" в С.С.С.Р., всюду царила полная разруха и неурядица. Ца­рила эта разруха с первого дня постройки Социалистического благополучия. Крал каждый кто как мог, только один крал катушку ниток и получал за нее в 1947 году "катушку" в ИТЛ, а другой в то время строил только в докладах несуществующие заводы, проводил непроведенные дороги и наполнял свои карманы госпремиями, продви­гался по иерархической лестнице коммунизма, ездил в отпуска в Сочи и Крым и смеялся в кулачок. Смеялся потому, что вся советская "туфта", как иголочка с ниточкой, прошивала и скрепляла круговой порукой на смерть всех и каждого - от бригадира, от обычного надзирателя в лагере, заведовавшего работами на лесоповале, до са­мых главных шишек МВД.

Невольно в моей памяти воскресают мужики - колхозники, которые, работая бок о бок рядом с "дошедшими" заключенными, с жадностью подбирали ту вонючую камсу, которую последние, не в силах проглотить, бросали на землю.
Немец Франц Беккер, кравший морковку или перья лука в день, спасал жизнь Крас­нова, Соламахина, Васильева, Петрова, де Мартиньяка или Яноша Сабо. Казак Крас­нов, проносивший в штанинах две пригоршни пшеницы, давал возможность бороться с болезнью корейцу, румыну и своему русскому, родившемуся или прожившему всю свою жизнь в колючих лучах красной звезды.
Круговая порука спаивала наших большевиков рабовладельцев. Круговая порука помо­гала "58" статье бороться сразу с двумя организованными неприятелями — МВД и блатными, рвущими в Лагерях, что называется, "серьгу вместе с ухом".

Три фронта: МВД. Блатные. "58" статья - контрики. Если первые были почти одноликими, на один "профиль", вторая и третья группы были очень смешанными...

Властные бандиты, разбойники с широкой дороги, воры, не брезгующие в случае нужды и мокрым делом — и просто отпетые уголовники: воришки и мелкие карманщики так и стояли на "социальной лестнице". Последние обслуживали первых. Их связывало страшное слово. Они имели свой собственный суд, и услуга всегда должна была быть оплачиваема. Их дерзость была безгранична, их свирепость тоже. Никто себе не позволял так хамить начальству, как они, и само МВД, главным образом расплодившее их, сам "дядя", иной раз приходили к заключению, что этот "классово-близкий" элемент" нужно время от времени полоть с советской нивы.

"58" была многогранной, как отшлифованный бриллиант или, вернее ска­зать, как кривое зеркало. В мои годы под эту статью подходили многие, логи­чески с ней ничего общего не имеющие, и потому в "58" спайка была только групповая, а, следовательно, слабая. Однако, и "58" приобрела в последую­щие годы свой вес, по замыслу МВД просеянная, пробранная, очищенная от плевел и ссыпанная в закрома так называемых "спец-лагерей", но так далеко пока забегать не буду.
Я указал на эти три фронта потому, что они все мгновенно сливались в одно целое, в маленьком масштабе Марраспреда, в те моменты, когда говорило искусство - ...театр.

В темном зале клуба заключенных, в то время, когда на сцене жили люди из другого мира, и безсердечные надзиратели, и сухой, по-звериному эгоистич­ный офицер МВД, и бандит, обагривший не раз руки кровью своих жертв, и генерал-полковник советской армии, и колхозник, раскулаченный и добитый, переносились в заоблачные края, отдыхая душой и забывая свое личное я. Самые заядлые грубияны, бандиты, чекисты вспоминали, вероятно, свою мирную жизнь, своих матерей. Мне потом рассказывали друзья, что наш знаменитый "опер" так же аплодировал и утирал глаза, как и Васька - оторви - ухо, жуткий прохвост и убийца.
Я часто задумывался, можно ли вернуть русский народ к нормальной жиз­ни, к подчинению человеческим и Божеским законам, или он погряз в той тине, которую развел Коммунизм. Там, в Марраспреде, в лагерном театре, я убедился, что все, что происходит — наносное, что жив народ, и что даже у Васьки-оторви - ухо может быть семья, могут быть дети, которых он постара­ется воспитать, как следует.
В каждом из них под толстым слоем пепла теплилась хоть одна искра, зажженная Богом при их рождении.

Я не могу утверждать, что типы из "Грозы" или "Безприданницы" были близки и понятны блатной Машке - дырявый нос, или Косте - рецидивисту, но они тянулись к этим новым знакомым, переживали с ними вместе их судьбу, плакали, смеялись и... хоть на час после этого добрели, пока их не захлестывала обратно среда...
У читающих мои воспоминания, может быть, создалось мнение, что Сиблаг, вообще, был раем для заключенных. Это не так. Я описал только лучшую сторону этого "рая". Его теневая сторона была такой же мрач­ной и страшной, как и в других местах поселения коммунистических рабов. Не везде удавалось создавать возможность отдушин, и, конечно, отрицательного элемента было много больше, чем положительного.

МВД и тут фаворизировало хулиганов, воров, проституток. МВД не допус­кало какой-либо селекции, и Марраспред не был исключением. В бараках одним воздухом дышали профессора университетов, специалисты - хирурги с миро­вым именем, чьи труды украшали все университетские и больничные биб­лиотеки, офицеры японской или немецкой армии, карманщики из Ростова, хулиганы из Ленинграда, добровольно в 1931 -1940 годах приехавшие инос­транные коммунисты, почти все, в заключении, попавшие в Концлагеря (дру­гие были расстреляны), священники тайной подпольной Церкви, сектанты-изуверы, абсо­лютные атеисты и проповедники новых религий.
В женских бараках на одних нарах спали убийца из Красноярска, жена нар­кома из Москвы, возвращенка из Парижа и балерина Одесской оперы.

Среди от двух до четырех тысяч людей, в среднем, вечно назревала и часто доходила до апогея злобы классовая вражда.
Главными, как и везде, считали себя блатные. И мужчины, и женщины. У них свой закон. Они не работают в СССР ни на воле, ни в тюрьме, ни в Лагерях. Среди них царит разврат, гомосексуализм, пьянство и картежничанье. Каждый блатной выбирает себе блатную же подругу. За ее ласки он ей платит защитой.

Блатные презирают режим, ненавидят своей особой ненавистью Коммунизм. Они в лицо называют чинов МВД грязными чекистами и собаками, кроют их матом и... терроризируют. Они терроризируют надзирателей, шантажируя их, ибо там действительно рука руку моет, и надзор состав обирает заключенных и спекулирует на них, опираясь на помощь блатных. Блатные в ответ требуют контр­услуг, которые приходится оказывать.

День у блатного проходит в валянии на нарах в объятиях блатной подруги и игре в карты, когда они, не имея других ресурсов, проигрывают не только имущество "работяг", но часто и их жизни.
Что ставишь на карту? Партнер чешет затылок. Карман пуст.
— А вот, если проиграю, подколю того бородатого, что в углу спит и каж­дый вечер молитвы шепчет.
— Врешь!
— Не вру!
— Ну, давай!
Карта бита, и урка, без зазрения совести, "подкалывает" совершенно неиз­вестного ему старика. Дело всплывает наружу, и ему пришивают обратно "зап­лату", т.е. уже отсиженный им срок для пополнения "катушки". Просто!

При блатных состоят и их "шестерки", чешу­щие им спины и пятки удовлетворяющие их извращенные половые наклонно­сти, млеющие при одном их ласковом слове и стелющиеся по грязному полу в моменты гнева их царьков.
В противовес этому блатному элементу, существуют их неприятели, тоже преступники, уголовники, которые пошли на службу МВД. Их общепринятое имя — "суки". Они являются как бы лагерным балансом, отвечающим за без­делье своих полубратьев, но их ненавидят все, и блатные, и работяги.