ТЕРНИСТЫЙ ПУТЬ

Поезд наконец тронулся... Лежа на нарах и смотря в потолок теплушки, перед глазами опять начинают проходить события пережитого так, как будто все это ты видишь в кинематографе. Что же будет дальше? Мы переживаем ужасную трагедию нашей Родины-России. Отречение от престола горячо любимого нами Государя Императора. С Его Отречением все рухнуло, Армия превратилась в шайку бандитов, и православная Великая Россия гибла. Мысль о Государе не оставляла меня, лежала тяжелым камнем на моем сердце. Что с ним? Почему никто но выступил на его защиту? Как это все могло случиться в такой короткий срок? Каин торжествовал, а все честное ушло в подполье...

Среди этих грустных мыслей вдруг передо мной предстала картина далекого прошлого, в мою бытность еще гимназистом. Передо мной образ красивой гимназистки Мариинской гимназии г. Симбирска. Звали ее Маша. Она была приемной дочерью богатого мукомола. Я был страшно влюблен в нее (так я думал, как это и подобает юношам такого возраста), она была моей мечтой. Гуляя со мной в 1912 году, она постоянно критиковала Императорское правление и восхищалась каким-то для меня непонятным "социализмом". Не понимая, о чем она говорит, я только прислушивался к звуку ее голоса и мечтал, мечтал о моей "королеве" - такой прекрасной, такой красивой!

Подходило время выпускных экзаменов, и я окончательно решил выбрать для себя военную карьеру и с благословения отца и матери пошел в пехотное Училище, чтобы служить верой и правдой нашему Государю и Родине. Эти последние слова были сказаны мне моим отцом, напутствовавшим меня.
Подал прошение о принятии меня во Владимирское пехотное военное училище в Петрограде, куда меня и приняли. Впоследствии я полюбил это Училище всеми фибрами молодой души.
Перед отъездом в Петроград я пошел проститься с Машей, несмотря на то, что последнее время она была очень холодна со мной. Она встретила меня в прихожей и очень недружелюбно сказала мне: "Я поражена, что вы идете в Военное Училище, которое способствует образованию дармоедов и Царских палачей!"

Меня это так взорвало, что я выскочил из прихожей и захлопнул перед ее носом парадную дверь.
Прошло много времени, и память о Маше исчезла, не причинив никакой душевной боли. Военное Училище со всеми его традициями, цуком и сугубо строгой дисциплиной, стало неотъемлемой частью меня. Мне казалось, что без него для меня не могло быть и жизни. Я совершенно не обижался, но только улыбался, когда мои друзья Павлоны называли меня "несчастный Сморгонец", и только отвечал, что мы отчетливые юнкера и служим "за Веру, Царя и Отечество", и вы можете называть нас Сморгонцами, сколько вам угодно.

Я уже был старшим портупей-юнкером 2-й роты и однажды, возвращаясь из отпуска в училище, вдруг услышал окрик: "Федя! Федя! Вы ли это?"... Предо мною стояла Маша, но уже не девочка, которую я знал ранее, а взрослая и еще более прекрасная, чем я ее знал... Неожиданность встречи как бы парализовала нас, и мы оба бросились друг другу в объятия, позабыв, где мы находимся. Проходивший мимо капитан похлопал меня по плечу и с улыбкой сказал:
- Портупей-юнкер! Пожалуйста, не на улице...

Я сказал Маше, что я тороплюсь в Училище из отпуска. Она быстро написала мне свой адрес и сказала, что она здесь на курсах и что в субботу просит меня и моих друзей придти к ней на день ее рождения.
- Ох, Федичка, старею...! - и со смехом добавила, что в субботу будет чудное время. Я обещал, что обязательно приду, и со смехом спросил ее: — Что, взвода друзей-юнкеров будет достаточно?
Она с удивлением посмотрела на меня и спросила, а сколько юнкеров во взводе? Я ответил, что только 30, и оба мы весело расхохотались .
- Но, Федя, четырех, пяти будет достаточно...

Придя в училище, я разыскал моих друзей Володю Лебедева, старшего портупей-юнкера, дивного спортсмена, с колоссальной силой и добродушной улыбкой, не сходящей с его лица; Толю Гавальского - младшего портупей-юнкера, и старшего портупей-юнкера Сережу Малкевича, славившегося своим остроумием и быстротой суждений. Он был также хорошим фехтовальщиком и моим партнером по этому спорту, который я так любил. Мне не терпелось рассказать им о моей встрече с моей "первой любовью". Я также рассказал, как капитан, похлопав меня по плечу, "напомнил мне, что целоваться на улице неуместно!"
Все мы весело смеялись и были рады, что Маша пригласила нас на торжество. Тут же мы решили, кто что подарит Маше. Неделя прошла незаметно в занятиях в училище.
С утра начинались лекции, затем строевые занятия, и так до самого вечера, когда мы могли пойти в чайную комнату, где была и небольшая лавочка, в которой можно было достать все, что угодно, за очень дешевую плату...

Итак, наступила долгожданная суббота. Мы все надели выходную форму и выглядели молодцами. Дежурным офицером по училищу в этот день был гвардии капитан Скоблин (за глаза мы его называли "девочка" за его изящные манеры и доброту к нам).
Осмотрев нас со всех сторон, он сказал:
— Молодцы, прямо четыре мушкетера. С Богом! Смотрите, будьте осторожны и не делайте глупостей.
Мы отчетливо повернулись кругом и поспешили выйти. Найдя извозчика, мы дали ему адрес Маши. Настроение было веселое в предвкушении прекрасного вечера. Всю дорогу мои приятели подтрунивали надо мной в отношении Маши. Извозчик вез долго, наконец остановился перед маленькой лавочкой, около которой виднелась лестница, ведущая на второй этаж, причем очень неопрятная.
...Позвонили несколько раз, прежде чем нам открыли дверь. Дверь открыла сама виновница торжества - Маша, показавшаяся мне еще более красивой, чем раньше. Мы взяли под козырек, а она с очаровательной улыбкой, пропуская нас вперед, сказала:
— Милости просим, раздевайтесь здесь и пойдем дальше, где я вас познакомлю с моими друзьями, и спасибо вам за подарки - они очаровательны.

Сняв портупей-юнкерские тесаки, мы последовали за Машей.
В первой комнате было так накурено, что нельзя было разобрать лиц. Люди сидели на стульях, на полу, на кушетке, комната была битком набита. Тут были студенты, курсистки. Маша попросила минуточку молчания и представила меня, как старого друга детства, а также и моих друзей. Водворилась необычайная тишина, и создалось такое впечатление, что бывшие в комнате никак не могли ожидать появления юнкеров в своей компании.

Во второй комнате был накрыт стол, и там было просторно.Стол ломился от всевозможных яств: курица, ветчина, соленые огурчики, маринованные грибы и тд., а также безчисленное количество бутылок разных водок и вин. Маша пригласила всех занять места за столом. Мы расселись. Без приглашения хозяйки все принялись уплетать все, что попадалось под руку. Кушали неаккуратно, чавкая. Мы с друзьями переглянулись, было ясно, что мы не пришлись ко двору, но я все же решился: встал, поднял рюмку вина и предложил выпить за Машино здоровье и пожелать ей всего лучшего в будущей ее жизни. К сожалению, только мои друзья встали, остальные продолжали сидеть и чавкать, некоторые уже были под хмельком.

Студенты время от времени отпускали по нашему адресу ядовитые замечания. Один из них обратился ко мне:
— А что, это ваш мундир или вам дают все казенное?"
Не предполагая подвоха, я ему ответил:
— Да, это все казенное.
— А! Казенное?! Значит, ваш мундир сшит на народные деньги!
Поняв, куда он клонит, я промолчал, встал и подошел к моим друзьям. В этот момент Маша позвала меня в кухню. Войдя туда, я попал в ее объятия.
... Вдруг дверь в кухню отворилась, и целая ватага студентов ввалилась в нее. Я тихонько вышел.

За столом шел горячий спор. Володя Лебедев спокойно доказывал студентам, почему их считают "внутренними врагами". Услышав этот спор, я понял, чем все это может кончиться. Вернувшись в кухню, я попросил Машу прекратить этот дурацкий спор. В это время один из присутствующих студентов, уже изрядно подвыпивший, запел: "Вставай, поднимайся, наш Русский народ". Толя Гавальский, всегда спокойный, выдержанный, никогда не теряющий самообладания, спокойно выбрав самый большой соленый огурец, с силой запустил его прямо в физиономию певца. Все как-то сразу стихло, и только возмущенный голос Сережи Малькевича нарушил тишину - он заявил, что считает большим оскорблением нас пение в нашем присутствии революционной, противо-правительственной песни. "Будьте вы все прокляты, внутреннне враги! Нам здесь не место!"

Вдруг... все вспыхнуло, как порох... полетели бутылки, закуски, все, что можно было бросать и чем можно было бить. Образовав маленькое каре, мы начали продвигаться к выходкой двери. Ужасной силы удары Володи - что ни удар, так студент летит, как перышко, перелетая через стол, скрываясь за ним и более уже не появляясь... Военная спайка и тренировка помогли, и наша взяла верх, мы думали, что уже победили, но вдруг студент-певец обхватил меня сзади. Не растерявшись, я локтем ударил его в животу и он, отпустив меня, упал на пол. Володя-геркулес схватил одного из студентов, как щенка и сбросил его вниз по лестнице. Спешившего ему на помощь товарища постигла та же участь.

Успев надеть наши тесаки (мы были рады, что они не были на нас в начале драки, иначе не миновать бы было кровопролитию), мы в смущении смотрели друг на друга. Наш вид был не из красивых. Оторванные погоны, пуговицы, порванные мундиры, подбитые глаза, исцарапанные щеки. Увидев нас уже вооруженными, студенты притихли. Подошла Маша, ее глаза злобно сверкали ненавистью к нам, и она истерически закричала:
— Вон из моего дома... вы... Царские палачи... губители русского народа, чтоб вы были прокляты... А тебя, Федя, я еще встречу, и встречу только на баррикадах, и тогда, если ты мне попадешься, убью, как собаку!!

Мы молча вышли на улицу. Володя, обращаясь ко мне, сказал:
— Мы благодарим тебя за чудно проведенное время!

Мы все расхохотались. Но... смех-то смехом, а как нам добраться до училища и не попасться в таком безобразном виде на глаза офицерам? Мой правый глаз распух, в пылу драки даже не помню, кто угостил меня. Мои товарищи выглядели не лучше. В это время певец очнулся от падения вниз по лестнице и с поднятыми кулаками шел к нам. Володя быстро рассчитался с ним, одним ударом бросив его на тротуар, где он и остался лежать, а мы поспешили удалиться от этого злосчастного места. Пройдя 2-3 квартала, мы нашли извозчика и молили Бога, чтобы не встретить по пути ни одного офицера.

Наконец подошли к парадной двери, и она широко распахнулась перед нами. Ее открыл наш швейцар - Андрей Иванович, друг и покровитель юнкеров. В прошлом солдат с колодкой 4-х Георгиевских крестов. Увидя нас, он всплеснул руками:
— Господи, что это с вами? Быстрей проходите в мою комнатку!
Андрей Иванович принес воды, мы умылись, почистились, укрепили погоны, но... что сделать с физиономиями? Опухоль и синяки не отмоешь. За наше отсутствие "девочка" сменился, и вступил на дежурство один из самых строгих офицеров – гв.капитан Писаревский - гроза всех юнкеров училища.
+++
"Первопоходник" № 23 Февраль 1975 г.
Мейбом Ф.

------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------

В этом рассказе прекрасно всё (кроме студентов), особенно впечатлило: ...Толя Гавальский, всегда спокойный, выдержанный, никогда не теряющий самообладания, спокойно выбрав самый большой соленый огурец, с силой запустил его прямо в физиономию певца. Все как-то сразу стихло...